Книга Непобедимое солнце. Книга 1, страница 21 – Виктор Пелевин

– Спасибо, – ответила я. – Тут вполне достаточно.

Минут пять мы ели молча. Сашими было очень вкусным, салаты – свежайшими, и я даже съела немного сыра, чего никогда не делаю после рыбы. Ничего, съем больше салата и господь простит.

– А чаю можно? – спросила я у азиата.

Чаю в меню было много разного. Я остановилась на скромном бергамоте – и через несколько минут мне принесли белый фарфоровый чайничек. Нет, жить тут определенно умели.

– Саша, – сказал Тим, – ты ведь из России?

Я кивнула.

– У меня к тебе один вопрос. Скажи, а зачем вы вмешиваетесь в наши выборы? Зачем вы посадили в Белый Дом этого рыжего монстра?

За столом засмеялись. Со укоризненно посмотрела на мужа.

– Неужели непонятно? – ответила я.

– Нет. Я потому и спрашиваю.

– Просто, видите ли, – сказала я, придав своему голосу тот оттенок искренней девичей задушевности, который так возбуждает пожилых мужчин, – мы ненавидим вашу свободу.

За столом опять засмеялись.

– А почему? – спросил Тим.

– Ну как почему. Мы понимаем, что никогда не будем такими свободными и прекрасными как вы, и все, что нам остается – это скрежетать зубами в темном углу и стараться из зависти вам нагадить.

Теперь засмеялись не только молодые люди, но и сам Тим.

– Хороший ответ, – сказал он. – Ты смешная. Но если напечатать такое в американской газете, девяносто процентов людей примет это за правду.

– Сейчас уже никто не примет за правду то, что пишут в газете, – сказала Сара.

– Такое примут, – ответил Тим. – Моя дочка Сара, как и все обеспеченные молодые люди, очень левая и очень радикальная. Она не понимает, что можно одновременно не верить газетам и безропотно глотать все их помои.

– Сара ваша дочка? – удивленно спросила я. – То есть она сестра Майкла?

– Да, – сказала Сара. – А что тут такого?

– Я подумала, ты его девушка. Вы с ним так спорили…

В этот раз я развеселила всех, включая даже азиата-стюарда.

– Однако, – сказал Тим. – Нет, они действительно все время спорят и дерутся, с самого детства. Но Майкл гей. Раджив – его бойфренд.

Я поглядела на Майкла, потом на Раджива, а потом зачем-то на Со. Та улыбнулась – как мне показалось, чуть-чуть виновато.

– Ты как относишься к геям? – спросил Тим.

– Я? Нормально.

– А вот Со никак не может этого в глубине души принять, – сказал Тим. – Нет, она чрезвычайно деликатна, не скажет ни единого слова и никогда не говорила. Но она все время знакомится с красивыми молодыми девушками и приводит их домой. Девушки думают, что нашли наконец богатую лесбиянку, а Со надеется, что Майкл наконец увлечется нормальной женской дырочкой…

Теперь засмеялась уже я. Но при этом покраснела. Со сделала круглые глаза и помотала головой.

– Саша, не верь ему. А ты, Тим, прекрати шокировать нашу гостью. Майкл тут ни при чем, мы с ней говорили об архитектуре и истории. Саша очень умная, и совершает сейчас свое магическое путешествие по миру. И ей совершенно не нужны твои деньги, так что повода хамить у тебя нет.

– По-моему, – сказала я, – это был комплимент. Если меня сочли достойной соблазнить такого продвинутого мальчика. Особенно если он гей.

Майкл сделал мне что-то вроде карманного реверанса из положения сидя.

Однако. Сара не девушка Майкла, а его сестра. Надо же, так ошибиться… Впрочем, я всего лишь заметила, что между ними существует эмоциональная связь, а какой она природы… Тут ошибиться нетрудно.

Я поглядела на Раджива новыми глазами.

Сперва мне почудилось в нем что-то угрожающее, но сейчас я сделала для себя уточнение: он походил не столько на злодея, сколько на актера, играющего средневековых злодеев в Болливуде. Смеялся он тоже по-особенному – сардонически и зловеще, словно угадав в развеселивших всех словах особый и только ему видный темный смысл. Все-таки сложно было представить Майкла и Раджива вместе. Но мой контракт меня к этому и не обязывал.

Тим углубился в беседу с девушками – кажется, они обсуждали какой-то интерьер. Я повернулась к Фрэнку, уплетавшему третий или четвертый кокосовый салат.

– У меня завтра экскурсия на гипподром. Надо выспаться. Я, наверно, свалю после еды.

– Я тоже, – сказал он и улыбнулся.

– В каком смысле? Погулять?

– Нет, вообще. Пора двигать с яхты – довезли, и спасибо.

– А куда ты теперь?

– Пару суток в Стамбуле, – ответил он. – А потом в Харран.

– Это где?

– Здесь же. В Турции.

– Что, – спросила я, – интересное место?

– Для меня да. Очень.

– А что там?

– Сейчас ничего. Но в античности там был один из главных храмов лунного культа.

– Ага, – сказала я, – понятно. Это путешествие по линии твоей эмпатической истории?

Он кивнул.

– А где ты будешь жить в Стамбуле? – спросила я.

– Еще не знаю.

Я секунду колебалась. Потом сказала:

– В моей гостинице полно свободных номеров. И она в самом центре. Не бог весть что, комнаты маленькие, но вполне уютное место.

– Это может быть интересно, – ответил он.

Мы почему-то перестали глядеть друг на друга. Затем он сказал:

– Это очень интересно. Освобождает от необходимости что-то искать. Ты меня подождешь? Мне надо собрать вещи.

– Подожду, – сказала я. – Я не особо спешу.

Когда все уже покидали столовую, в нее с виноватой улыбкой вошел Андреас, только к этому моменту созревший для принятия пищи. Еды вокруг было много. Имперская сварка терпеливо ждала. Жизнь была прекрасна.

Фрэнк ушел собираться, а я с остальными борцами вернулась в штаб корпоративных анархистов. Они зажгли сразу два косяка. Я не курила вместе с ними – но через полчаса реальность все равно изменилась настолько, что я испугалась Фрэнка, вернувшегося в каюту.

Правда, это было несложно.

Нет, не зря мы сегодня вспоминали Кайло Рена. Фрэнк успел надеть темную хламиду с капюшоном, очень похожую на наряд ситха из Звездных Войн. Она вполне гармонировала с его бородатым римским лицом – но совсем не сочеталась с потертой камуфляжной сумкой.

Римское лицо. У него действительно было римское лицо – теперь я могла в этом поклясться. Но вот интересно, пришло бы мне подобное в голову без его рассказа?

– Я готов, – сообщил Фрэнк.

– Уже уходите? – спросил Майкл.

Он даже не поглядел на меня. Судя по всему, план мамы не увенчался успехом, но я не особо расстраивалась.