Онлайн книга «Волчье небо. 1944 год»
|
– Что? – Тебе ни к чему. Давняя история. Заметил в Шуркиных глазах недоверие. – Хорошо. Глаз… у меня его выманили. Достаточно? Обманом. – Обманули – вас?! Свистите. – Я уже и так висел на дереве вниз головой несколько дней, – видно было, что вспоминать Майору неприятно. – За одну, заметь, ногу. Видимо поэтому мыслил не вполне ясно. Кровь к голове прилила и так далее. В то, что кто-то обдурил самого Майора, да еще и подвесил его за ногу на дерево, верилось с трудом. То есть не верилось совсем. Шурка хмыкнул: – Это вы-то? – Я. Официантка снова подошла. Не глядя поставила между ними пепельницу: отцы-одиночки ее не интересовали даже в звании гвардии майора и с литерными карточками. Майор пояснил: – Говорю же, я хотел знать. Шурка глядел в его единственный глаз. «Может, и не врет. На этот раз». Решился: – Хорошо. В обмен на Таню. Майор перегнулся через весь стол, так что звякнули медали на груди. Наклонился Шурке к самому уху. От него пахло табаком, гуталином, потом, портупеей. – Я – не смерть, – прошептал он, откинулся назад. – Сколько раз вам всем повторять! «Значит, Таня… не живая», – обмер Шурка. – Там, где ты думаешь, ее нет, – быстро возразил Майор. Шурка поглядел в левый глаз. В лицо. Отвернулся. – Ладно. Допустим. Вы не смерть. Где она тогда? – Смерть? – Таня. Майор приподнял погоны. – Сказать не могу. Могу отвести к тому, у кого узнаешь сам… По лицу вижу, что согласен. Выудил папиросу, зажигалку, щелкнул колесиком, наклонил лицо. Выдохнул дым: – Тогда встречаемся классически. У Зимней канавки. И сразу в путь. – Сейчас! – Скоро только кошки родятся, – бросил майор, но тут же приосанился, вскинул ладонь к виску – отдал честь, кого-то поприветствовал, и тихо – Шурке. – В пятницу. В полночь. …Смотри не опоздай. «Не сходится», – нахмурился Шурка. – Что? – бросил Майор. – То есть вы – не знаете? Майор глядел сквозь дым. – Чего? – Где Таня. Майор сунул папиросу в рот, втянул щеки. Загорелся оранжевый кончик. Майор кивнул, щурясь от горячего дыма. – Разумеется, нет. Она туда еще не пришла. – Вы же вроде знаете всё. – Не вроде, а знаю. Вопрос в другом. Как можно сказать наверняка, где кто-то, если этот кто-то движется? Я пока еще говорю «знаю», а она уже переместилась. Она уже совсем в другом месте. «Значит… жива» – затрепетал Шурка. – Где же? – Вы как-то странно себе представляете, что такое время. Или судьба, – ворчал Майор. – Да-да, слыхал, мы дети вообще глупые, нас легко пугать, легко дурить. Только думаю, на этот раз дурить… – «Вы» – это люди, – перебил тот. Шурка поглядел ему в глаз… Или не врет? – Если вы всё про всех знаете… Скажите. Не в пятницу. Сейчас! Не можете наверняка – пусть. Скажите приблизительно! Где Таня? От папиросы поднимался нитью дым: – …Концы с концами, конечно, не сходятся. Но вы тут же вводите понятие парки, или норны, или мойры, или другой какой-нибудь тетки с иголкой и ниткой. И думаете, что теперь все ясно… – Просто скажите! – взмолился Шурка. Папироса прыгнула в угол рта. – Хочешь знать? – Хочу знать. Майор усмехнулся. Покачал головой. Выпрямился. Пыхнул. Выпустил дым. Шурка тщетно пытался прочесть его лицо за сизой завесой: лжет? Насмехается? Сожалеет? Ждет? Торжествует? Что? – Заплати – тогда узнаешь. «Где-то я это уже слышал. Ага, дядя Яша. Тоже всё про деньги». Дымок улетел. Шурка встал: – Понял. – В самом деле? – Ничего вы не знаете. Дымовая завеса слов. За которой ничего нет. Шурка схватился за спинку стула… Или есть? Майор услышал смятение в его мыслях. Ухмыльнулся: – Узнаешь – тогда и проверишь: вру я сейчас или нет. Шурка шарахнул стулом, задвигая. – Спасибо. Не интересно. Приятного аппетита! Сдернул со стола свою кепку. – …только не поздно ли будет? Шурка даже оборачиваться не стал. Все ведь ясно. Куда ясней. У двери Шурка невольно замедлил шаг. Генерал поодаль уже расправился с котлетами: вставал, нахлобучивал фуражку. Глаза у него были тусклые, пуговицы на мундире и то блестели ярче. Долгие-долгие годы жизни: через мутное равнодушное стекло, морось, бесчувствие. Пуговки смотрели на Шурку. Они ничего не видели. Шурка бросился вон. – А десерт? – напрасно крикнула вслед официантка. * * * Есть хотелось невыносимо. – Добровольцем, значит? Теперь Таня уже сомневалась, что идея была такая уж блестящая. Женщина за столом на нее совсем не смотрела – водила носом по своим бумажкам. А потом посмотрела – угрюмо: – Тебе лет-то сколько? «Вредная старая карга». Тощая, носатая, с большой костяной головой и тощей гривкой-мочалкой – похожая на игрушечную лошадь-палку. – Девятнадцать, – щедро соврала Таня. Женщина нахмурилась. Таня испугалась: может, надо было врать, что восемнадцать? – Девятнадцать, – повторила женщина недоверчиво. – Мелковата – для девятнадцати-то. – Да вот еды что-то не хватило, а то бы выросла, – нашлась Таня. Лоб у женщины разгладился, она снова опустила глаза – но теперь уже смущенно. – Это верно. Извини. Теперь она уже не казалась Тане угрюмой – просто усталой. Вынула бланк. Макнула в чернильницу ручку. Тон ее был уже почти дружелюбный: – Ну давай. – Что? – Документы твои. – Какие? – Ну паспорт? Метрика? Студбилет? Карточки? «Дурой притвориться», – пронеслось в голове. Таня постаралась говорить спокойно: – А что – надо было документы с собой взять? Я не знала… – Ну ты даешь, – покачала головой женщина, но сочувственно. – Эх, ты. Детский сад. Добровольцем записываться пришла, а документы не взяла. С мамой сиди лучше. Таню объял ужас. Может, не такая уж и блестящая, но это была ее последняя идея: кроме военкомата, кроме надежды, что записав в армию, ее сразу отправят в теплую казарму, дадут одежду, накормят, ничего у Тани не было. Ни документов, ни идей получше. Женщина по-своему прочла ее лицо. |