Книга Кто в спальне король?, страница 27 – Елена Щербиновская

Я опустила глаза. Мне было стыдно, неловко и страшно. И зачем Алан пошел со мной? Сама я как-нибудь все объяснила бы, меня поругали бы и простили, а так будет только хуже!

И тут Алан подошел к маме и произнес необычайно вежливо:

— Здравствуйте, Маргарита Николаевна! Меня зовут Алан. Это я — виновник вашей бессонной ночи.

Мама поглядела на него, как партизан на фашиста, и процедила сквозь зубы:

— Я догадалась. И теперь понимаю — не одной ночи!

Но Алана, как ни странно, ее слова и взгляд ничуть не смутили, и он заговорил с подкупающей, простодушной улыбкой:

— Вы можете выгнать меня, Маргарита Николаевна, спустить с лестницы, но сначала попробуйте все же меня выслушать!

Мама поглядела ему в лицо и помолчала, наверное, с минуту, за которую я бог знает что пережила и едва не лишилась чувств. Самое ужасное было, что на меня она вообще не смотрела, ко мне не обращалась, будто меня здесь и не было. Наконец она сухо сказала:

— Что ж, говорите.

Алан тоже глядел на маму, не отводя глаз, и произнес вкрадчиво:

— Дело в том, что я хочу украсть у вас дочь, — он перевел дыхание. — Да, я собираюсь похитить вашу дочь, Маргарита Николаевна, потому что люблю ее и жить без нее не могу!

Услышав это, я чуть не свалилась на пол, а мама вдруг горько усмехнулась и спокойно ответила:

— Представьте, Алан, я и это поняла. Иначе бы, думаю, вы не пришли. Тем более — с такой сумкой.

— Хотите — казните, хотите — милуйте! — воскликнул Алан. — Но если можете, простите меня, грешного! А, главное, Машу простите — во всем виноват я!

— Действительно, адвокат, — сказала мама. — Ладно, проходите, раз пришли, но не думайте, что я сразу запрыгаю от радости и брошусь вам в объятия! А с Машей мы позже поговорим.

Мама исчезла в коридоре, мы с Аланом остались вдвоем в прихожей.

— Раздевайся, пойдем, — произнесла я обреченным голосом.

— Не бойся, все будет хорошо, — прошептал Алан и поцеловал меня.

Я страшно смутилась. Мы были у меня дома, и мама рядом. И вообще еще неизвестно, как все обернется!

Алан поставил на пол сумку, помог мне раздеться, и мы отправились в кухню. Молча и не очень ловко уселись за стол. Вид у меня, должно быть, был очень испуганный и виноватый, а Алан держался на удивление спокойно, словно ничего страшного и не произошло. Меня поражало, откуда у него такая потрясающая выдержка. Мама повернулась к нам, остановила взгляд на Алане:

— Кофе, чай?

— Если можно — кофе, — попросил Алан.

— А тебе, Маша? — спросила мама, в первый раз за все время обратившись ко мне.

— Тоже кофе, — прошептала я.

Мы молча выпили кофе, атмосфера была довольно-таки напряженная. Мама тоже выпила кофе, закурила и произнесла усталым голосом:

— Вы застигли меня врасплох. Прямо так, сразу, я ничего сказать не могу. Если у вас серьезно — потерпите, дайте прийти в себя и подумать.

— Очень серьезно, Маргарита Николаевна! — заверил Алан.

— А Маша, я так понимаю, согласна? — Мама взяла новую сигарету и закурила.

Я молча опустила глаза. Что я могла сказать? У меня же все написано на лбу, мама наверняка уже прочитала!

— Я бы не завел этот разговор без ее согласия, — ответил Алан спокойно.

Мы еще какое-то время посидели за столом, поговорили мирно о каких-то посторонних вещах, и напряжение чуть-чуть спало.

— Ну, что же, для первого знакомства — достаточно, — мама поднялась из-за стола.

Алан тоже сразу поднялся.

— Спасибо за кофе, Маргарита Николаевна.

— Не стоит.

Мы все втроем вышли в прихожую.

— Вы позволите вам позвонить? — спросил Алан.

— Да, конечно, звоните, — ответила мама. — Как видите, я Машу не запираю, и телефон от нее не прячу.

— Спасибо! — Алан улыбнулся. — А сумку можно оставить? Она вам не помешает?

Мама только рукой махнула.

— Оставляйте.

— До свидания.

Алан красивым жестом поднес ее руку к губам и поцеловал.

— Можно было и без этого обойтись, — усмехнулась мама. — С меня на работе хватает театра!

Я проводила Алана до двери. Он прошептал:

— Я позвоню.

Мы с мамой остались одни. Я с ужасом ждала обвинений, упреков, но мама только сказала тихим, усталым голосом:

— Разговаривать будем вечером, когда папа вернется. Я всю ночь не спала, только под утро задремала, даже твой звонок не сразу услышала. Пойду посплю, если получится. Тебе тоже советую поспать, а то ты неважно выглядишь.

Не дождавшись от меня ответа, мама ушла в спальню. Я тоже пошла в нашу с Танькой комнату, но спать мне не хотелось. Да и как можно было спать, не дождавшись вечернего разговора и решения родителей? Я достала из своего тайника портрет Алана, поставила перед собой и долго смотрела на него. А потом сама не заметила, как оказалась в своей кровати и, видно, провалилась в глубокий сон. Проснулась я ближе к вечеру, когда Танька вернулась из школы и, ничего не зная, с шумом ворвалась в комнату.

Вскоре вернулся с работы папа. У мамы в тот вечер спектакля не было, и мы все, вчетвером, собрались на кухне ужинать. Потом мама сказала нам с Танькой:

— Отправляйтесь к себе. Нам с папой надо поговорить.

Танька стрельнула в меня своими блюдцами, сразу сообразив, что причина разговора во мне. Мы покорно вышли и отправились в свою комнату. Танька, конечно, ждала объяснений, и я ей все рассказала. Почти все, не решилась только передать подробности проведенной с Аланом ночи. Она слушала меня, затаив дыхание, а потом спросила очень серьезно:

— У вас уже все было?

Я молча кивнула, не в силах больше что-то скрывать.

— Когда вы поженитесь? — продолжала выпытывать моя требовательная сестра.

— Не знаю, — вздохнула я. — Мы об этом еще не говорили… Да и вообще — зачем это? Штамп в паспорте — кому он нужен?

— Родителям нужен, — возразила Танька. — А я хочу, чтобы свадьба была. И чтобы у тебя было белое платье и фата. Тебе очень пойдет!

— Ладно, но это не главное. Мы любим друг друга, а все остальное не важно.

Танька пожала плечами, оставшись при своем мнении. Ей очень хотелось узнать, что говорят родители, но подслушать было невозможно — они ушли в дальнюю комнату и плотно закрыли за собой дверь. Мы томились в ожидании и снова и снова обсуждали мою будущую жизнь. Примерно через час к нам зашел отец и позвал меня. Вид у него был озабоченный, но совсем не мрачный. Танька поглядела мне вслед и осталась одна — переживать.