Книга Где болит? Что интерн делал дальше, страница 35 – Макс Пембертон

– Можно вас спросить, – сказал я, когда Кормак уже собирался уходить, – а во время беременности ваша жена принимала наркотики?

Он поглядел на меня удивленно.

– Что? Конечно нет. Бросила за 2 года до появления первенца. Это я виноват, что она снова подсела. Я, бывало, покуривал в сарае, ну и она тоже присоединилась как-то раз. С этого все и началось.

На мгновение я задумался.

– А она когда-нибудь кололась?

– Боже, конечно нет! Мы никогда и не пробовали. Только курили. Колоться слишком вредно – начинаются абсцессы, инфекции и тому подобное. Те, кто колется, – это конченые люди, если хотите знать мое мнение.

Даже в наркоманском мире существовал свой иерархический порядок. Кормак говорил в точности, как те полисмены, что арестовали Элейну. Я вспомнил про Фергала и Энтони, и внезапно мне стало обидно за них. До начала лечения они кололись, но пока справлялись очень даже хорошо.

Много месяцев спустя, когда я уже ушел из клиники и работал в другом месте, мы случайно встретились с Кормаком. Они с женой так и не сходили к «Анонимным наркоманам» и продолжали покуривать героин. Я сказал, что им стоит попытаться. Он кивнул и обещал попробовать: точно, как в прошлый раз.

Глава 9

Я подумал, что слышу голоса: не надо было идти к психиатру, чтобы понять, насколько это тревожный звоночек.

– Простите, что вы сейчас сказали? – переспросил я, протирая глаза и хватаясь в темноте за часы.

Я включил лампу на тумбочке и прищурился от ее яркого света. Было три часа ночи.

– Вы прийти его смотреть, нет? – сказал голос с португальским акцентом на другом конце провода.

Два часа назад я улегся в постель, оптимистично понадеявшись, что, несмотря на дежурство, беспокоить меня не станут. Вот и напросился на неприятности. Хотя моим основным местом работы являлся на данный момент Проект, я продолжал брать дежурства в больнице: в психиатрии и в отделении скорой помощи, куда время от времени поступали пациенты с психическими заболеваниями.

Я сел на постели и попытался сосредоточиться.

– Простите, вы не могли бы повторить, что случилось? Я вас не понимаю. Мне послышалось, вы сказали, что пациент совсем больной?

– Да-да, доктор, да. Этот пациент… он больной.

Итак, я и правда сходил с ума. Медсестра разбудила меня, чтобы сообщить, что пациент в психиатрическом отделении совсем больной. Оставалось надеяться лишь на то, что я, пребывая в полусне и едва разбирая ее акцент, все-таки не до конца разобрался в ситуации.

– То есть, вы хотите сказать, психически больной? – уточнил я.

– Да-да доктор, совсем, совсем больной. Вы прийти его смотреть, смотреть, какой он больной. Уже 2 недели.

По предыдущему опыту я знал, что гораздо проще будет пойти и самому посмотреть, в чем там дело.

В отделении, куда я кое-как притащился, медсестра приветствовала меня широкой улыбкой.

– Вы доктор, нет? – открывая двери, спросила она.

Я был вынужден подтвердить ее предположение, хотя сам отчаянно жалел, что доктор – действительно я. Передо мной простирался длинный коридор, конец которого терялся в темноте. Кое-где из палат лился призрачный свет, на викторианской лепнине лежали угрожающие тени. Тишину нарушал лишь приглушенный гул телевизора, несшийся откуда-то издалека. В психиатрических отделениях он всегда включен. Даже если попасть сюда в здравом уме, бесконечные телешоу к моменту выписки обеспечат вам неминуемое сумасшествие.

– Он хотеть с вами говорить, – сказала она, предваряя появление Джона.

Он непрестанно бормотал себе под нос. В свете лампы, горевшей в кабинете медсестер, я смог разглядеть, что он молод – моложе тридцати.

– Доктор, вы пришли меня осмотреть? – спросил он.

Я сообщил, что да, пришел, но пока не в курсе, какая у него проблема. Может, он сам объяснит?

Джон, похоже, не мог подыскать нужные слова. Я еще раз спросил, что случилось. Тогда, после короткого колебания, он ткнул пальцем себе в мошонку.

– Тут вот болит.

Мгновение помолчав, я наконец понял.

– А, – обратился я к медсестре, – вы имели в виду, что у него бо`ли?

Она торжествующе поглядела на меня.

– Да-да, больной!

– То есть у пациента бо`ли, – с нажимом повторил я, полный решимости, несмотря на неурочный час, подправить ее английский. Правда, я не стал углубляться в подробности и сообщать ей, что то место, куда указывал пациент, называется «яичками».

Я отвел Джона в его палату и попытался выяснить, как долго у него эта проблема. Его одежда была разбросана по полу вперемешку с банками от кока-колы и обертками от шоколадок. Шкаф стоял без дверей, разорванный постер клочьями свисал со стены. Среди всякого мусора на столе я заметил фотографию Джона с какой-то женщиной, видимо, его матерью. Они сидели на корточках и, улыбаясь, кормили уток, бегавших вокруг. Я взял фотографию, собираясь его о ней расспросить, но Джон продолжал упорно смотреть в пол и бормотать себе под нос. Страшно хотелось посоветовать ему принять таблетку парацетамола и дождаться, пока утром в отделение придет штатный врач. Но тут мне пришло в голову, что случись это в терапии или хирургии, я провел бы полный осмотр и опрос пациента. Несмотря на психическое заболевание, он заслуживал того же отношения, что и остальные.

– Ну что же, давайте посмотрим, – сказал я без экивоков, на которые в такое время суток был просто неспособен.

Джон заколебался. Он по-прежнему говорил сам с собой, но, заглянув ему в глаза, я понял, что он ощущает то же самое, что любой другой пациент на его месте: неловкость. Очень легко забыть, что больной, давно лежащий в психиатрии, может испытывать те же эмоции и чувства, что и любой из нас. Несмотря на его отчужденное отношение к окружающему миру, в глубине души он ничем не отличался от остальных людей.

– Все в порядке, – сказал я, – стесняться тут нечего, я привык.

Молча промучившись две недели, он, как выяснилось, только теперь набрался мужества обратиться к врачу со своей проблемой. Я обнаружил у него воспаление фолликула – ничего серьезного. Выписал антибиотик и вышел из палаты. Медсестра, по-прежнему широко улыбаясь, отперла мне дверь. Выходя, я услышал, как она произнесла мне в спину:

– Долгой ночи!

Я развернулся.

– Доброй ночи! – ответствовал я и побрел обратно спать.