Онлайн книга «Малая Пречистая»
|
– А яво хошь закорми. Не кобель, а объедало. – Взял бы да убил, еслив не нравится. – Пусь хошь до осени-то доживёт, а то в ём мало чё поймёшь счас. – А трубка шипит? – Пока в кармане – нет, закурю – зашипит. А пойти ему, дак он и без трубки моей направится. Баба. – О-о. – Вот откусить бы проволоку тут… Сходи-ка за кусачками. Ай, да я сам. Тебя дождёшься разве. – Ох, олень, а не мужик. – Дыми, дыми, то пчёлы лезут вон. Прокопий поставил в улей рамку, снял очки, спрятал их в карман халата и расторопно побежал к избушке. Вступив в неё, схватил он с подоконника кусачки и поспешил с ними за штору. Чтобы было светлее, завернул её Прокопий и опустился на колени перед флягой. Кусачками с противоположной от замка стороны он вытянул удерживающую крышку заклёпку, которую распили надвое еще перед последним отъездом домой, и открыл посудину. Наклонил её – и приложился. Утолив жажду, закрыл осторожно крышку, вставил на место заклёпку и осмотрел внимательно Аграфенину печать. В порядке вроде. Прокопий поднялся, опустил штору, вышел из избушки и уж неторопно пошёл на пасеку. – Ну и скор, ну и быстёр… сквозняк и только. Тебя, парень, за смертью посылать. – Сама за нею сходишь. Хей, мать честная, я же опять и виноват! Послушайте-ка вы её. Вечно сунут чё куда попало, а после их ищи-свищи, – сказал Прокопий, доставая из кармана очки и кусачки. – Да всё вроде на подоконнике лежали. И сёдня там их, кажется, я видела? – А когда кажется, крестись… На подоконнике! Может, когда-то и лежали! Сёдня! Кое-как уж под кроватью – вон где! – отыскал. Видишь, коленки все испачкал. Сё-ё-одня – ну уж. – Под кроватью?! Как они там очудились? – Вот уж не знаю. У тебя спросить надо. – Витька, разве что, забросил? – Вам с Витькой чё – куда угодно зашвырнёте. Что ты, что он, что вся порода ваша Чекуновская… безмозглые, как гайки. – Ты бы уж помалкивал. Сам-то пим от валенка не отличишь, туда же. – Ох, не скажи уж, не скажи! – Как есть, так и говорю. – Ну ладно, ладно. По лицу Аграфены, как по стеклу оконному испарина, течёт пот. Халат на спине у неё взмок. Руки слегка припухли от пчелиных укусов. Аграфена успокоилась уже. Обида, если и была, растаяла. Как чайник с кипятком на печке, так и Аграфена: жар есть – вскипит, ослабнет жар – утихомирится. – Прокопий! – Чего? – А помощник-то Вилкина, чё, правда, чё ли, бабу свою зарубил? – Правда, раз посадили. – Совсем свихнулись уж… А комнат-то сколько? – Где? В тюрьме? – Да почему в тюрьме!.. А в доме-то, Огурчиков купил который. – Не знаю, баба, не считал. – Может, кто говорил? Ну, за две-то десять тыщ не запросили бы. Да кто б и дал. Скорей всего, с кирпичным низом. И колонка, небось, в ограде, не у чёрта на куличках, и огородчик под боком, и… – и забурлила, заискрилась, заиграла всеми цветами радуги бабья фантазия, вознеслись в небо этажи и чердаки, устремились в глубь земли подвалы, расползлись многогектарные садики, заходили туда-сюда завистливые горожане – фу, как жарко! – потекли на сберегательную книжку денежки. – Ты дыми, дыми, болтай поменьше, а то кондрашка ещё хватит. Поживём – увидим. Ишь, размечталась. Пока сидим ещё в Ялани. Зонтик, дура, купила зачем-то! – Я же не ношу его, лежит пока. – Ты дыми… Схожу-к я за ножом. Этим-то ничего не сделашь – задницей хошь на него садись – ту-пушшый. – Кто ж виноват, я же точить его не буду. – Не будешь. Знаю, что не будешь. Прокопий ушёл, оставив Аграфену поверять свои благие мечтания пчёлам. Когда он вернулся, она уже сняла крышку со следующего улья. – Я уж думала, тебя волки, парень, там задрали. – С тобой задерут когда-нибудь. – Чё опять?.. И ножик, чё ли, под кроватью? – Ты мне утром какую медовуху давала? – А ты чё, уже не помнишь? – Из левой фляги, спрашиваю я, или из правой? – Из ле… из… из… это какая?., из левой вроде бы… а чё? – Так и подумал я. Да я в неё ещё немного добавлял дрожжей… чтоб для гостей каких… Брюхо моё таку не переносит, баба. – Дак чё тако-то? – Пронесло, вот чё тако! Как от тифа, ещё пуще. Аграфена принялась пытать мужа взглядом, стараясь поймать его взор. Взор Прокопия неуловим. – Чё пялишься? Удостовериться желашь? Пойдём – проверишь. – Да шибко надо мне ходить. Пронесло… Пить меньше надо, и проносить тогда не будет. Так и подохнешь где-нибудь когда-нибудь. – От этого?! – повеселел Прокопий разом. – А от чего? Конечно, от этого. – Не смеши-ка меня, баба. Ты хошь одного мужика в Ялани назови мне… или в мире… от медовухи бы который помер. – Да мало ли. – Ну, кто? – Ну… А Серафим-то Дураков. – Ха-ха-ха, ой-йе-ёй, ух-ху-ху! Ты хрен-то… ха-ха-ха… не путай хрен-то, баба, с редькой. Серафим, покойничек, от водки сгорел. Ха-ха. Ну, спасибо тебе, насмешила, а то всё как-то… – глаза отёр Прокопий рукавом. – Ты, от медовухи-то чтоб, вспомни. – Сразу-то так придёт разве на ум. – А хошь всю жизь тут вспоминай, хошь мозги выверни. А не помнишь, дак и не болтай зря. С медовухи не помирают, уясни это себе… на носу вон заруби. С неё, баба, жор находит, сила дикая приливат да на девок шибко глядеть тянет… – О-о-о-о-о-ой, горе-то мне тоже… – Особенно на грудастых, чтоб и в прыску, и кровь чтоб с молоком, как вон… – сказал так Прокопий и поспешил переменить тему: – Последний улей вот проверим да и обедать… Пчела сердиться уже начинает. Часика два-три, самое-то пекло, обождать надо, пока успокоятся. Скоро, легко перекусив и закинув полога, они улеглись подремать. В то время как Прокопий спокойно уснул, Аграфена бесшумно поднялась с кровати и направилась за зелёную штору. Ну а чуть позже чутко спавший Прокопий, едва приоткрыв один глаз, видел, как вышла она оттуда, пожимая плечами и скривив лицо недоуменно. Солнце на второй половине дня. Его лучи падают круто и освещают в избушке лишь подоконники. Пахнет нагретым деревом и подплавленным воском. Душно. Пчеловоды, переговариваясь, собираются на работу. – Ты иди, Аграфена, снимай пока крышку с голубого… не с того вон, что тяжёлый-то, а с того, что у привойки дальней. Обдыми. А я живенько в тенёчке тут вот рамки две-три навощу и буду. |