Книга Жертва первой ошибки, страница 23 – Мария Воронова

– Да все так, – с сожалением признала Ирина, – одни пустые предположения. То ли яд, то ли не яд, то ли маньяк, то ли совпадение.

– Это и называется, Ирочка, плести сеть, в которую преступник обязательно попадется. Сначала сплошная дыра, потом ячейки крупные, потом помельче, ну а в конце концов ему уж не ускользнуть.

– При условии, что мы закидываем ее в тот водоем.

– Это да, Ирочка, это да… – Гортензия Андреевна покачала головой. – Хотите цикорию?

Ирина кивнула. Если она и впрямь забеременела, хочешь не хочешь, а придется привыкать к этому омерзительному, но полезному напитку. Много к чему еще противному придется привыкать, потому что в беременность Володей у нее была эклампсия, да и возраст сейчас, прямо скажем, не юный. Придется постараться, чтобы все прошло нормально.

Гортензия Андреевна навела ей чашечку цикория. Ирина отпила чуть-чуть, скривилась от горечи и решила, что привыкать к хорошему будет постепенно.

– Чем-то еще Сева с вами поделился? – спросила она.

– Ничего существенного, – ответила Гортензия Андреевна. – Трясут окружение девушек, пытаются найти общего знакомого, но пока безрезультатно. И тут, Ирочка, сыск сыском, но о других методах тоже нельзя забывать. Необходимо усилить патрулирование таких вот глухих мест, хотя бы силами добровольной народной дружины.

Ирина засмеялась:

– Да где ж их взять? Половина в отпусках, а другой половине удостоверения дали по блату, чтоб с гаишниками было проще договориться.

– Я думаю, не все так мрачно.

– А даже если там полный комплект личного состава, мне кажется, что посылать безоружных людей, по сути, в лес на поимку преступника – не лучшая идея. Дружинники хороши на каких-то массовых мероприятиях, когда в пределах окрика есть милиционер с табельным оружием.

– И снова вы правы, Ира. Только я боюсь, что этот зверь нанесет новый удар прежде, чем мы его вычислим.

– Почти наверняка.

– На Фригмунда вашего надежды мало.

– А что это вы так низко его оцениваете? – вскинулась Ирина.

– Просто даже точнейший психологический портрет бесполезен в многомиллионном городе, – развела руками Гортензия Андреевна. – Тут даже обычный портрет ничего не даст, даже фоторобот. Это хорошая методика для малолюдных мест, где все друг друга знают как облупленных, а в Ленинграде… Какое бы описание ни дал Витя, ему будет соответствовать не одна сотня, а вернее, не одна тысяча человек.

– Так вы считаете его исследования глупыми?

– Исследования, Ирочка, глупыми не бывают. Глупыми бывают только выводы из них, а самый идиотизм заключается в том, чтобы подтасовывать результаты. Даже если Витина работа окажется полной чушью, что я вполне допускаю, она обозначит, что есть важная и практически не изученная тема, которую до сих пор стыдливо обходили стороной, делая вид, что верят, будто проблема исчезнет с победой коммунизма.

Ирина присвистнула:

– А вы что ж, не верите?

– Ирочка, – невесело улыбнулась Гортензия Андреевна, – если бы мы в свое время в СМЕРШе руководствовались постулатами веры, то не поймали бы ни одного шпиона. Я предпочитаю знать и действовать сообразно обстановке. Вот вы смеетесь, ерничаете…

– Что вы, и в мыслях нет, – быстро перебила Ирина.

– Не вы, Ирочка, но муж ваш позволяет себе. И друг его, великий научный работник, нет-нет да и вякнет такое, что мороз по коже. А вы, между прочим, смеетесь над их, с позволения сказать, остротами.

Ирина слегка покраснела и потупилась.

– И я, в общем, понимаю вас, разочарование ваше, даже цинизм, – продолжала старая учительница. – Трудно верить, когда на словах одно, а на деле совсем другое. Только, Ира, идеал ведь недостижим. Нет его в реальной жизни, не существует. Ни людей не бывает совершенных, ни государственного устройства. Всегда, при любой формации, есть оголтелые карьеристы, властолюбцы, есть беспринципные подлецы, есть алчные негодяи, есть слабовольные, а уж дураков-то сколько… Не счесть! И часто получается, что они занимают верхние позиции и своим управлением доводят до такого состояния, когда все рушится и надо спасать страну. Тогда на первый план выходят герои, удерживают мир на краю пропасти и потихоньку возвращают в устойчивое состояние, и, когда опасность минует, снова выползает всякая сволочь. Что тут поделать, жизнь есть жизнь, и никогда не было, нет и не будет, наверное, такого государственного строя, где каждый получал бы то, что ему хочется, со всеми обходились бы по справедливости. Только мне радостно думать, что я к этому стремилась, а не провела жизнь в мелкой дрызготне и погоне за наживой.

⁂

Время шло, а случайная попутчица не покидала его мыслей. Федор понимал, что это кризис стареющего мужика выражается таким странным образом, но ничего с собой поделать не мог. Говорил себе, что она страшная и уж, во всяком случае, ничего в ней нет такого особенного, чтобы сходить с ума и тосковать, но тут же вспоминал то блаженное чувство уюта и покоя, когда сидел с ней рядом в самолете, закрыв глаза, слышал шелест страниц и чувствовал, как ее плечо едва касается его плеча.

Федору было стыдно, что он, умный и хладнокровный человек, поддается идиотскому наваждению, как девятиклассник, но поделать с собою ничего не мог.

Наконец он решил, что реальность – лучшее средство от мечтаний и иллюзий. Как только он увидит девушку и поговорит с нею, так тут же убедится, что она ничего общего не имеет с тем образом, который так нагло терзает его воображение.

Сказано – сделано.

Федор позвонил и назначил свидание возле метро «Площадь Восстания», куда приехал на своей машине. Не хотел, но в последний момент купил все-таки цветы, снисходительно подумав, пусть у девушки останется приятное воспоминание, ладно уж. Не часто ее приглашают такие великолепные самцы, как он.

Девушка пришла без опоздания. В простом пестром платьице и с учительским пучком на затылке она выглядела совсем невзрачной, но Федор мгновенно выхватил ее взглядом из толпы, и тогда сердце екнуло и быстро заколотилось.

Федору не хотелось, чтобы его видели с женщиной на улице, поэтому он быстро посадил девушку в машину и тронулся в путь, сам не зная, куда.

Девушка ничего не спросила, Федор ехал и ехал, пока они не оказались на Петергофском шоссе.

– Раз уж мы сюда заехали, давайте махнем до залива, посмотрим закат, – предложил он.

– Хорошо.

– А вам не страшно в машине с незнакомым человеком?

Девушка пожала плечами:

– Почему незнакомым? Вы же прокурор.

– Это я так сказал.

– А я проверила.

– Правда? – губы Федора расползлись в улыбке. – А я вот о вас ничего не знаю, даже имени.

Девушка сказала, что ее зовут Глаша. После мединститута она три года отработала хирургом в городе Луга, а теперь поступила в аспирантуру. Федор прикинул, что ей должно подходить к тридцати, но выглядела она много моложе. Может, из-за отсутствия косметики, а может, от строгого взгляда. Хотя строгий взгляд должен старить? Наверное…