Книга Всё летит к чертям. Автобиография. Part 2, страница 24 – Моби

– Пошли все на дискотеку!

– Тут есть дискотека? – удивился я.

Он взял меня и Кристину за руки и провел через кухню отеля к двери, за которой находился частный клуб.

Первым, кого я увидел, зайдя туда, был Джо Страммер. Я не видел его со времени участия в фестивале в Гластонбери, поэтому горячо приветствовал своего друга.

– Джо! – воскликнул я.

– Моби! – ответил он.

Мы обнялись и принялись танцевать под песню Донны Саммер ^[78].

– Я люблю тебя, Джо! – пьяно орал я.

– Я люблю тебя, Моби! – орал он в ответ не менее пьяно.

К нам присоединилась Кристина, затем Дэвид и Холли. Мы все обнимались и танцевали что-то немыслимое под потустороннюю красоту звучания «I Feel Love».

Мы пили. Мы танцевали. А в пять утра, обняв всех в последний раз, я вытянул Кристину из клуба и повел в свою комнату. Номер был не особенно хорош, но из его окон открывался вид на Тихий океан. Мы открыли еще одну бутылку шампанского и расположились на балконе в старинных креслах, наслаждаясь теплым ночным воздухом и глядя на бесконечные россыпи огней Лос-Анджелеса. Обычно этот огромный город с двадцатью миллионами жителей был очень шумным. Но сейчас он спал, и его обнимала тишина. Приближался рассвет; на востоке в небе над горизонтом обозначилась тонкая розовая полоска. Я поставил бокал на пол и поцеловал Кристину.

И счастливо вздохнул. Со мной была очаровательная кинозвезда. И я закрывал еще одну страницу своей жизни, на которой шла речь о чудесных восемнадцати месяцах моего гастрольного тура. Я был на вершине блаженства.

– Как думаешь, теперь все успокоится, ведь этот твой тур закончился? – спросила Кристина, гладя мою руку.

Я улыбнулся и отхлебнул шампанского из бутылки.

– Ох, кажется, нет!

Я ненавидел Уотергейтское дело ^[79]. Мне было непонятно, что так взбудоражило множество вашингтонских дядек в дорогих костюмах. Но они маячили на телевизионном экране как раз тогда, когда должны были показывать мультфильмы.

Во время летних каникул мне было жарко, скучно и одиноко. Друзья купались, ходили по океану под парусами, играли в теннис или уезжали в летние дома на остров Нантакет. А я целыми днями торчал перед телевизором, потому что других занятий у меня не было. И вот беда: каждое утро я собирался посмотреть мультфильм про Вуди Вудпекера, или Багза Банни, или еще какого-нибудь социопата, а вместо этого натыкался на трансляцию слушания в Сенате. На экране солидные мужчины нервно курили сигареты и что-то бормотали.

Телевизор обеспечивал мне не бог весть какой досуг, но Вашингтон отбирал у меня и это.

К счастью, слушания по Уотергейтскому делу проходили в деловые часы, и я мог смотреть мультфильмы в субботу утром, фильмы после обеда по девятому каналу и ситкомы, «комедии положений», типа «Все в семье» по вечерам, когда мы с мамой молча ужинали перед телевизором.

Мы съехали из квартиры в бывшем гараже на Норотон-авеню и жили у бабушки с дедушкой, пока не перебрались в Стратфорд. Мама не объясняла, почему мы уезжаем из Дариена. Несколько недель назад однажды утром она сказала за завтраком:

– Мы скоро переедем в Стратфорд.

– Я пойду там в школу? – спросил я.

– Да, – ответила она и закурила.

Сейчас же, когда Уотергейт отобрал у меня телевизор, мне пришлось искать в доме маминых родителей новое занятие, чтобы заполнить длинные жаркие дни. Дядя Джозеф отдал мне старую деревянную коробку с монетами, которые он собирал в детстве, и я устраивался на крыльце бабушкиного дома и подолгу разглядывал их. В конце концов мне на ум пришла идея игры, которую я назвал «Банк». Я разобрал монеты по странам происхождения. В игре страны как будто одалживали друг другу деньги. Греция могла ссужать монеты США, Украина – Японии, а Южная Корея – Мексике. Я задумывался: не в этом ли по большей части заключалась дедушкина работа на Уолл-стрит?

Так можно было убивать время. Я сидел в крашеном плетеном кресле, двигая монеты по старому карточному столу. Над цветочной клумбой беззаботно гудели шмели, пахло настурцией и левкоем. Но без телевизора было очень скучно. Иногда я вставал, шел в гостиную и включал его, надеясь, что на экране покажутся песик Друпи, Гадкий Койот, Хекл и Джекл. Но их не было.

Однажды утром я играл с машинками, заставляя их перепрыгивать через стопки монет из коллекции дяди Джозефа. Бабушка ушла на волонтерскую работу в Норотонскую пресвитерианскую церковь и, как обычно, оставила меня дома одного. Иногда мне это нравилось. Я мог заглянуть в шкафы и на книжные полки, поворошить вещи взрослых, не объясняя даже самому себе, что меня интересует.

На самом деле сильнее всего меня привлекали предметы, которые мама и ее родители складывали в шкафах, а потом про них забывали. Старые календари, сношенная обувь, пустые бутылки из-под шампуня, мятые журналы. Я мог включить в шкафу пятнадцативаттовую лампочку и сидеть там, играя с этими ненужными вещами, которые когда-то имели для людей ценность.

Как раз в тот момент, когда я разрушил машинкой стопку греческих драхм, в дверь позвонили. Я выглянул в окно. На крыльце стоял новый мамин приятель Пит. Его черный мотоцикл «Триумф» стоял на дороге. Я открыл дверь.

– Привет, Пит.

– Привет, Мобс! Мама дома? Я хотел позвать ее покататься.

Пит ходил в кожаной куртке, но у него не было бороды, и стригся он довольно коротко. То есть выглядел намного опрятнее, чем предыдущие мамины приятели. Он всегда охотно улыбался и казался добрым. Пит мне нравился.

– Ее нет, она на работе, – сказал я. После долгих поисков мама в конце концов нашла работу секретаря.

Пит надел зеркальные очки и посмотрел на меня. Я видел в линзах свое отражение.

– Хочешь покататься? – спросил он. – К маме заедем.

Я на секунду задумался. Было немного боязно. Но последние шесть недель я только тем и занимался, что играл с монетами и машинками. Может быть, хватит? Стоит сделать на пару часов перерыв? К тому же мне никогда не доводилось ездить на мотоцикле.