Книга Канарейка для Ястреба. Реальная Жизнь., страница 37 – Анна Гур

— Истерику прекратила! Набьем тебе заветное “Hakuna Matata”. В переводе с суахили «жить без забот». Не пялься так. Прогуглил я. Именно эти слова. Говорят слово — сила. Может и дерьмо жизнь, но ты называй ее прелестью, вдруг подфартит и в шоколаде окажешься. Нет проблем. Все решаемо.

— Фил, — стараюсь говорить спокойно, как с душевно больным, при обострении болезни, — я не хочу татуировок.

Хмыкает и останавливает машину у тату-салона. Спокойно встречает мой ошалелый взгляд. Ловит меня и тащит на себя, заставляет оседлать. Сталкиваюсь со стремительно темнеющей серостью взгляда. Чистый графит.

Смотрит не мигая. Взгляд убийцы. Наклоняется ко мне. Упирается горячим лбом в мой.

Хватает меня за основание шеи и ведет сильными пальцами немного вниз по позвоночнику, замирает, а в глазах жар.

— Хочу видеть на тебе татуировку, — смотрит тягуче и пальцем чуть продавливает основание шеи, — вооот тууут.

Улыбается. Порочно. Меня от его улыбки страшной уносит. Кажется, Фил постепенно достигает цели, заставляя мое тело реагировать на близость сексуального мужчины.

— Тебе это нужно, детка, доверься мне. Слишком уж ты правильная. Говоришь иначе, держишься, словно со званого ужина притопала.

— Не понимаю… Фил, ты сейчас серьезен?!

— Более чем, Адик, более чем…

Я никак не могу понять, как Гринвуду удается меня уболтать на это болезненное сумасшествие. Но я просто иду за ним, крепко держа его руку и чуть не падаю в обмарок, когда мы с ним заходим в душное пространство тату салона, где все увешенно множеством плакатов с различными монстрами, служащими видно вариантами татуировок.

Тяжелые роковые басы ударяют по ушам и меня сотрясает внутреннее томление. Страх смешивается с ожиданием чего-то запретного и сладостного.

Хорошие девочки тоже могут быть плохими и Гринвуд демонстрирует мне скрытую часть меня самой.

— Рад видеть! Гром!

Слышу сухой, прокуренный голос и оборачиваюсь, инстингтивно прижимаясь к Филу, потому что человек весь покрытый татуировками и пирсингом выглядит странно. Худой, анарексичный мужчина с длинными зелеными волосами, с вязями татуировок даже на лице — зрелище не из приятных.

— Ей забьешь тату со словами “Hakuna Matata” прямо на хребте. Головой отвечаешь, Пейн. — особо не расшаркиваясь отвечает Фил, прибивая собеседника тяжестью взгляда.

— Все будет в лучшем виде, Гринвуд. Ты же знаешь.

— Посмотрим, кивает и садиться на стул прямо напротив кушетки, на которую ложусь я.

— Мне нужно пространство для работы! — мнется татуировщик и в нерешительности смотрит на Гринвуда, который молча встает и сам тянет молнию платья обнажая мою спину.

Проводит горячими пальцами по оголенному участку и заставляет мурашки расползаться по всему телу.

Задерживаю дыхание и прикрываю глаза, когда шершавые пальцы останавливаются в желанном месте.

— Здесь.

— И ключ… — доноситься мой робкий голос.

Смотрю прямо в глаза Фила и повторяю:

— Пусть будет в форме скрипичного ключа…

Поворот головы и Гринвуд строго смотрит в лицо тату-мастера.

— Ты слышал, что она сказала, приступай.

Фил садиться в кресло напротив и бдит, контролирует процесс. Замечаю, как он то сжимает, то разжимает кулаки. Смотрит на меня безотрывно, и я глазею в ответ.

Мне больно, игла жжется и спина покрывается капельками пота. Я бегу от неприятных ощущений в глубину серого омута.

И в какой-то момент ловлю себя на том, что вся процедура по набиванию татуировки превращается в сладострастную пытку. Серый взгляд напротив темнеет, превращаясь в грозовые тучи, чувствую, что на подходе ураган, который поглотит все и вся.

Вспоминаю недавние слова Гринвуда, произнесенные горячим шепотом:

— Ты… сама придешь ко мне… сама…

Слова… Порочные, соблазнительные, многообещающие.

Когда мастер заканчивает работу, накладывает повязку и инструктирует о дальнейших действиях, сводящихся лишь к тому, чтобы меньше трогала поврежденный участок, я продолжаю смотреть в глаза Гринвуда и меня колотит.

Дожидаюсь, чтобы мужчины оставили меня вне поля зрения, поправляю одежду и сбегаю.

Я убегаю. Не могу больше терпеть огонь его взгляда, находиться рядом с ним. Потому что боюсь! Боюсь всех тех чувств, которые вижу на дне его глаз.

Бегу что есть мочи и понимаю, что Фил меня отпустил. Добираюсь до дома, влетаю в коридор, кричу на автомате Эйрин, что иду в душ и влетаю в ванную.

Понимаю, что-то внутри трещит и ломается. Осознаю: сегодня, как никогда, я хотела мужчину. Хотела, чтобы он дал мне все то, что я видела на дне пылающих глаз… Чтобы совершил то, что ни единожды обещал сделать со мной…

Опускаюсь на холодный пол, прислоняюсь к старой ванне и плачу, выплакиваю всю свою боль, обиду и усталость. Я совсем запуталась.

Устала.

Затем происходит страшное. Я не замечаю, как проваливаюсь в беспробудный сон.

Я бреду в темноте. Блуждаю и чувствую на себе взгляд. Охотник идет по пятам. Понимаю, что сплю, но все равно боюсь…

Страх и возбуждение ходят рука об руку.

Я опять в серебристом вечернем платье, порванном и окровавленном. Вглядываюсь в черноту и сердце пропускает удар, когда во тьме цепляю дьявольские сине-зеленые глаза, транслирующие искушение.

Бегу.

Ощущаю хищника, загоняющего меня. Чувствую его каждой клеточкой, ловлю искры похоти, которыми пропитывается все вокруг.

Падаю в объятия. Ловлю безумный взгляд с искрами желания.

Страшный. Пугающий. Жадный поцелуй, как наяву выбивает всхлип и стон. Ребра болят от звериного захвата.

Мое наваждение с сине-зелеными глазами врывается в мой изнуренный больной сон, заставляет трепетать. Тяжелое тело прибивает меня к холодной земле.

Жуткие глаза, безумные и по-животному сильные, яростные, алчущие движения языка на моих губах.

Тело горит, трясется от его похоти. Плачу. Даже во сне плачу и хочу, чтобы оставил меня. Я ведь подыхаю от этих чертовых воспоминаний его диких ласк. Не могу жить без них и ненавижу его за это!

— Отпусти меня… — едва заметный шепот срывается с моих потрескавшихся, кровоточащих губ.

Мой Зверь меня не слышит. Я распластана под ним. Чувствую его горячее дыхание и понимаю, что мне не хватает воздуха. Кричу.

Просыпаюсь.

А в ушах все еще отголоски жестокого голоса похожего на кусок льда, обернутый бархатом интонаций, переходящих в яростный хрип:

— Адееель!

Вскакиваю. Бьюсь головой о раковину и падаю обратно на холодный пол. Горло болит. Не хватало еще заболеть…