Книга Под маятником солнца, страница 40 – Джаннет Инг

Войдя в часовню, я подумала о рукотворной бесконечности, которую должны были создавать колонны, нервюры и арки. Они вызывали те самые возвышенные чувства, каких так отчаянно хотел добиться словами мой брат. Но еще я подумала о том, как часовня притулилась у стены замка. Ее кирпичи вовсе не соперничали с каменной кладкой, а хитро в нее перетекали.

Когда прозвучали такие земные удары единственного колокола часовни, в нее устремилась свита Бледной Королевы.

Фейри прибывали парами и поодиночке.

Крылатые придворные сменили оперенье на более темное и мрачное. Они входили с важным видом и мелодично позвякивали сложенными стеклянными хвостами. Впервые я услышала, как те скребут по камням.

Существа в плащах и капюшонах не столько вошли, сколько вползли, сверкая уродливыми конечностями и когтями. Усаживаясь на скамьи, они не снимали капюшонов. Дамы с блестящими глазами насекомых разместились позади, рядом с песочными людьми, которые надели очки на свои невыразительные лица.

Теперь мне стало совершенно очевидно, что теория Парацельса о стихийной природе фейри ошибочна. Или, по крайней мере, бесполезна для их понимания. Вполне возможно, что каждое из этих существ связано с каким-нибудь классическим первоначалом, но это ничего больше не проясняло. Такая мысль заставила меня усомниться в предположениях, которые я сделала относительно мистера Бенджамина или неуловимой Саламандры.

– Никогда не думал, что увижу здесь столько фейри, – произнес мистер Бенджамин, наклоняясь ко мне, – хоть принявших крещение, хоть нет.

– Полагаю, в данном случае – нет.

– Да, да. – Он издал горлом какой-то кудахчущий звук. – Нельзя сказать, что такие тут есть, так что да, их нет. Но тем не менее часовня полна. По приказу Бледной Королевы.

– Неужели она…

Гном кивнул, и лицо его исказила боязливая дрожь.

– Почему же?

Он пожал плечами:

– Ваш брат говорит, она хочет, чтобы они его увидели.

– Думаете, она хочет, чтобы они обратились в новую веру?

Было ясно, что присутствием здесь Лаона Маб пытается что-то доказать, но что именно, от меня ускользало.

– Она хочет, чтобы его увидели. Это не совсем одно и то же.

А затем появилась сама Бледная Королева.

На ней был наряд из белоснежных перьев и еще более белого меха. Шлейф растянулся на несколько ярдов, но все же оставался безупречно, невообразимо чистым. Бледное плоское лицо Маб обрамлял белый пух, а на голове ее красовалась странная деревянная корона со взметнувшимися над ушами резными крыльями. Все это в сочетании с ее круглыми желтыми глазами на миг напомнило мне о сове.

Я изучала лицо Бледной Королевы и гадала: способна ли та держать в заточении сумасшедшую?

Маб разместилась в глубине часовни и, подперев подбородок своей белой рукой, с восхищенным вниманием следила за моим братом.

В своем облачении Лаон выглядел безупречно. Он стоял перед кафедрой с непроницаемо спокойным лицом. Аналой удерживали в воздухе крылья пеликана, вскармливающего птенцов собственной кровью.

В мою сторону брат не смотрел.

Проповедь началась довольно просто. В конце концов Лаон последовал моему совету и выбрал темой Царство Небесное. Или, вернее, его запутанную природу. Тринадцатая глава Евангелия от Матфея представляет собой не что иное, как длинную вереницу притч о Царстве Небесном, рассказанных самим Христом, и каждая следующая более противоречива и туманна, чем предыдущая.

– «Открою уста свои в притчах, произнесу гадания, скрытые от создания мира» ^[48].

Лаон начал с просьбы не забывать о парадоксальной природе притч, о том, то они загадочны по замыслу и все же предназначены передавать таинственное со всей ясностью. Иисус однажды объяснил, что это так, поскольку иные, смотря, не видят, слушая, не слышат.

– «Царство Небесное как закваска, которую женщина смешала с тремя мерами муки, чтобы вскисло все тесто» ^[49].

Мне не хватало проповедей брата, сдержанной интонации его голоса и красоты его фраз. В детстве я считала его великим оратором и требовала, чтобы он озвучивал генералов наших игрушечных армий и разыгрывал монологи моего сочинения.

И все же, услышав Лаона вновь, я почувствовала невыразимую грусть.

Аркадия его изменила. Возможно, это была просто тревога или желание умерить свою назидательность, но вместо утешающей мягкости в голосе брата звучала горечь.

– «Еще Царство Небесное подобно купцу, который ищет прекрасный жемчуг. Найдя драгоценную жемчужину, он продает все, что имеет, ради того, чтобы купить ее одну» ^[50].

Расплывчатый характер притч не позволял Лаону держаться четкой линии. Брат владел предметом, но говорил пространно. Слишком уж многое ему хотелось сказать. Слишком долго он оставался наедине со своими мыслями. В один миг Лаон цитировал Беду ^[51], а уже в следующий – Аквинского ^[52]. Делал кальвинистские отсылки на порицание и предопределение, а затем приводил ньюменовские ^[53] аргументы в пользу телесных лишений и наказаний.

– «Еще Царство Небесное подобно сети, опущенной в озеро, в которую попало много разной рыбы. Когда сеть наполнилась, рыбаки вытащили ее на берег. Потом они сели и отобрали хорошую рыбу в корзины, а плохую выбросили. Так будет и в конце мира. Придут ангелы, заберут злых из среды праведных и бросят их в пылающую печь, где будет плач и скрежет зубовный» ^[54].

Я остро сознавала, что подпитывающая его красноречие страсть черпается из тех глубин, где обитают порывы ненасытной жажды и тревожных стремлений. Всегда ли он был таким, а я просто этого не замечала, или годы миссионерской работы пробудили в нем подобные движения души? Ответа у меня не было.

– «Царство Небесное можно сравнить с горчичным зерном, которое человек взял и посеял в поле. Хотя горчичное зерно и самое маленькое из всех семян, но когда оно вырастает, то становится больше огородных растений и превращается в настоящее дерево, так что даже птицы небесные прилетают и вьют гнезда в его ветвях» ^[55].