Книга Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака, страница 32 – Адам Гидвиц

Вошли слуги и внесли кроличий пирог, который был очень вкусным, а потом обнесли всех маленькими корзиночками с сыром. Эпуас. Мы все закашлялись и отодвинули его от себя как можно дальше. Я уверен, Жорж до конца своих дней не сможет выносить его запах.

После того как сыр милосердно унесли, лорд Бертульф поднялся со своего места.

– Внемлите! – закричал он. – Слушайте все!

Огромный зал смолк.

– Полагаю, фы фсе дофольны едой?

Пирующие отозвались нестройным хором радостных восклицаний, перекрываемых недовольным гулом. Лорд Бертульф был скупердяем. Кроличий пирог достался только сидящим за передними столами. Остальные получили пустой пирог – без всякого кролика – несмотря на то, что слуги выкликали его. Бертульф улыбнулся и сцепил руки на огромном животе. Если бы все его гости были довольны, он позже распек бы своего повара за излишнюю расточительность.

– Я готоффф принимать петиции и прошения. Если есть жалопы, я и их готоффф услышать.

Слуги внесли высокую свечу, поставили ее перед Бертульфом и поднесли ему огонь.

– Я зажгу эту свечу. Когта она прогорит, я польше не стану фас слушать. Тогта мы пудем слушать песни!

Опять неуверенные звуки одобрения, но в основном спешка и суета. Люди стали занимать длинную очередь вдоль одной из дощатых стен.

И вот началась самая скучная часть вечера, когда землевладельцы обвиняют друг друга в том, что кто-то из них передвинул межевой камень, а крестьяне жалуются на соседа, укравшего овцу, а рыцари обвиняют друг друга в воображаемых или преувеличенных оскорблениях, требуя поединка. Дети уперли локти в стол, а подбородок в ладони и смотрели, как ползла очередь жалобщиков. Я гадал, не засыпают ли они.

Лорд Бертульф редко давал возможность своим арендаторам и вассалам договорить до конца, прежде чем объявить свой приговор. Его жена шептала ему на ухо и дважды вынудила его переменить вердикт, когда ей казалось, что он чрезмерно снисходителен. Глаза ее сияли так ярко, как, полагаю, содержимое ее денежной шкатулки.

Затем, по мере того как свеча оплывала и пламя начало мерцать в лужице расплавленного воска, вперед вышел горбун. Все стихли, когда этот комок плоти в лохмотьях, хромая, подошел к лордам. Его ноги были скрючены и покрыты засохшей грязью.

– Что нужно тепе в моем замке? – воскликнул Бертульф. – Я потаю только ф святые празтники! И никогта ф польшом зале! Изыти, мерзкое созтание! Рыцари! Уперите его!

Сир Фабиан и его товарищи поднялись. Балдвин перепрыгнул через стол и подобрался к нищему сзади.

Но прежде, чем он успел схватить нищего, тот заговорил, высоким и чистым голосом:

– У тебя есть кое-что, что тебе не принадлежит! – воскликнул горбун. – Верни это, и я освобожу твою августейшую милость от своего присутствия.

Люди в зале замерли в напряженном молчании.

– У меня есть что-то, что принатлежит тепе?! – возопил лорд Бертульф. – Да как ты смеешь гофорить такое, ты, ничтошество!

Но тут вмешалась леди Галберт-Бертульф:

– Дай ему договорить, милый.

Ее глаза блестели холодно и жестко.

– Так что ты полагаешь нашим не по праву, нищий?

Внезапно горбун словно взорвался. Он вырос вдвое, а с его спины спрыгнула смертоносная молния шерсти и зубов.

– Жанна и Якоб! – воскликнул бывший горбун.

И в краткий миг, пока отвращение на лицах лорда и леди сменялось удивлением и ужасом, юноша Вильям подхватил свою клюку, раскрутил ее и ударил Балдвина в лицо.

Молния шерсти и зубов – то, что раньше было горбом нищего, – разумеется, это оказалась Гвенфорт, – пронеслась над столом, где сидели рыцари, и ухватила Робера за воротник рубахи.

– Рыцари! – вопил лорд Бертульф.

– Пощады! – взывала леди Галберт-Бертульф.

– Хватайте его! – орал сир Фабиан.

– Стой! – закричали разом Жанна и Якоб.

Но поскольку все они орали одновременно, то никто не слышал никого, и Фабиан, Хэй и Жорж бросились к Вильяму, тогда как Робер отбивался от Гвенфорт, Балдвин лежал без сознания на полу, а Мармелюк, потрясенный, просто стоял и смотрел. Вильям поднял стол, да-да, целый стол, я видел это собственными глазами, и начал крутить его над головой. Грязные тарелки и пустые кубки попадали на пол. А заодно и лорд Бертульф, который упал ниц на столешницу и отчаянно пытался удержаться. Леди Галберт-Бертульф ухватила в каждую руку по ножу, вскочила со своего кресла и издала дикий пронзительный боевой клич. По залу круговыми волнами расходилось безумие. Рыцари и слуги вышли вперед, женщины и дети либо спрятались под столами, либо вскарабкались на них, чтобы получше видеть, а жонглеры (теперь явно избыточное развлечение, учитывая, как разворачивались события) подхватили столько тарелок с закусками, сколько смогли унести, и устремились к двери.

Но в горячке боя Жанна не теряла головы. Она встала, поставила ногу на стул, перескочила на стол и вцепилась в Вильяма руками и ногами.

Рыцари, уже извлекшие мечи, увидев ее, застыли. Вильям, поскольку стоял к ней спиной, подняв над головой стол, сначала почувствовал, что в него кто-то вцепился, а потом увидел ее. Она упала к нему на закорки и охватила его шею руками. Вильям закрутился, пытаясь сбросить неизвестную ношу или ударить ее столом, но она закричала ему прямо в ухо:

– Стой! Они наши друзья! Стой!

Вильям замер. Он оглядел застывших рыцарей с обнаженными мечами…

Дальние круги еще шумели, но тот, что в центре, словно замер. Лорд Бертульф (с пола), и леди Галберт-Бертульф (с кресла), и я (укрывшийся, вынужден признать, под одним из столов), и Якоб (притаившийся за столом), и рыцари (застывшие как статуи), и даже Гвенфорт (стоявшая над Робером и ухватившая его за воротник) – все поглядели на Вильяма.

– Скажи – прошу прощения, – велела Жанна.

Так что Вильям сказал:

– Прошу прощения.

– Поставь стол на место.

Вильям с грохотом опустил стол. Одна из ножек сломалась, и стол дрогнул и накренился набок. Жанна, все еще сидя у него на закорках, сказала:

– Повернись и преклони колено.

Вильям так и сделал, причем его маленькая приятельница так и сидела у него на плечах, точно дорожная сумка.

– Лорд Бертульф, леди Галберт-Бертульф, – выразительно произнесла Жанна, – позвольте представить вам нашего друга Вильяма. А также Гвенфорт, борзую.

В ответ воцарилось потрясенное молчание.

На следующее утро я сопроводил детей и рыцарей – а также Гвенфорт, борзую, – в Сен-Дени, до которого лежал день пути. Вильям поведал нам, как Гвенфорт шла по следу Жанны и Якоба до замка Бертульфа, – за что была вознаграждена множеством ласковых тычков и почесываний за ушами. А дети рассказали Вильям у про пукающего дракона, и он смеялся так, что холмы отдавались эхом. Но я заметил, как он поглядывает на них. Словно его тревожило, что между ними завязалась дружба, в которой ему места не было. Я читал это у него по лицу. Полагаю, это потому, что так уже случалось, когда остальные послушники не принимали его в свой круг. Я и сам когда-то был послушником. Я знаю, какие они.