Книга Королевишны #3колбаски, страница 30 – Клементина Бове

Возвращается Астрид и опытной рукой кидает колбаски на сковороду с чуть отбитой эмалью, в скворчащее масло.

– И всё-таки когда-то вы явно не сидели дома, – замечаю я, ставя на стол изрядно початую бутылку шампанского. – Вы ведь говорили, что родом не отсюда.

– А, – Адриена задумывается, – ах, ну это… Это совсем другое.

Мы неторопливо едим за большим столом чёрного дерева, орудуя почерневшим серебром сестёр. Я чувствую, что затронула деликатную тему – вероятно, весьма интересную, но деликатную. Спустя ещё бокал иду на абордаж:

– А где вы с сёстрами провели детство?

– Детство? (Она отпивает глоток, съедает большой кусок хлеба, и видно, как ходит под морщинистой кожей кадык.) В Невере, пара часов езды отсюда.

– В Невере? Мы планируем быть там завтра. Вы часто туда ездите?

Она качает головой. Никогда. Она не возвращалась туда с тех пор, как ей было шестнадцать.

– А когда это было?

– Когда я уехала? В 1945-м. Вместе с сёстрами.

Астрид присвистывает, мол, это до того давно, что тогда всё, наверное, было чёрно-белым; с тех пор город явно изменился кардинально, и если наша хозяйка туда и поедет, то, скорее всего, ничего не узнает. Например, она наверняка помнит леса, луга и маленькие сады, а теперь там нагромождение высоток, парковок и супермаркетов. Адриена, видимо, разделяет её мнение:

– Мне никогда не хотелось вернуться.

– А почему вы уехали, в таком юном возрасте?

Чтобы ответить, ей требуется время. Столько, сколько надо, чтобы отрезать себе три куска сыра (реблошон, морбье, кабеку) и глотнуть ещё шампанского.

– Ради Маргариты, моей сестры, ради неё мы уехали все втроём.

Набираем в миску немного клубники из сада, ждём историю. И вот она, история.

– Ей было пятнадцать. Мне шестнадцать, а нашей старшей, Люсиль, восемнадцать. Мы были наивные, как птички. И с большими планами: мы хотели всю жизнь путешествовать и работать вместе. Мы даже не думали о замужестве, думали, когда кончится война – потому что тогда, ясное дело, шла война и Невер был оккупирован, – мы поедем в Америку и откроем там свой магазинчик.

– Очевидно, – замечает Астрид, – этого не случилось.

(Астрид – профессиональная посыпательница ран солью.)

– Да, – отвечает Адриена. – Маргарита влюбилась в одного молодого человека, который жил тогда в нашей деревне. Они встречались в лесу и за лугами, почти каждый день. Они очень… э-э… близко дружили.

– Он был коллаборационист или из Сопротивления? – интересуется Хакима.

– Хакима! – Укоряющий вздох Солнца.

– Ни то ни другое, – бормочет старая дама.

– Тогда были не только подпольщики и коллаборационисты, Хакима… – объясняет Астрид профессорским тоном. – Это очень манихейский взгляд на вещи.

– Но в школе нам говорили…

– Да, но в шестом классе специально всё упрощают для вас, чтобы не запутать. Вот увидишь, будете проходить войну в девятом, и поймёшь, что там сплошные нюансы. Это и хочет сказать мадам Адриена: он не был ни коллаборационистом, ни бойцом Сопротивления, он просто жил, и всё.

Вообще-то совсем не всё… Но Солнце понял лучше:

– Друг вашей сестры не был французом, да?

– Да, – подтверждает Адриена, – он не был французом.

– А кем тогда? – спрашивает Хакима.

Солнце хмурится и что-то шепчет ей на ухо. Хакима:

– Да ладно, что мы, немцев не знаем? – И, подумав: – Хотя вообще-то не знаем.

Я-то знаю одного. Только он меня – нет.

– Ну хорошо, и что с того, что он был немец?

– А ты как думаешь, Хакима? Франция воевала с Германией.

– А, понятно. Они должны были убивать друг друга, а вместо этого встречались. Но ведь если бы все так делали, войны больше и не было бы. Как в том репортаже, помнишь, где показывали, как евреи и палестинцы живут вместе и вместе едят, а не так, что евреи всё время убивают палестинцев…

Солнце покашливает: «Мда, Хакима, Астрид права – всё не так просто в подобных случаях (– Но ты же говорил, что палестинцы всё время гибнут от рук ев… – Хакима, прошу тебя!)» Адриена кивает, хотя, судя по её виду, сама она считает, что в итоге всё было именно так просто. В том смысле, что её младшая сестра никогда не могла бы выйти замуж за своего возлюбленного. Она продолжает:

– А дней через десять после их первой встречи Невер стали бомбить.

– Немцы. – Хакима делает вторую попытку.

– Нет, союзники.

– Это кто?

– Союзники Франции.

– Но почему?

(Это явно выходит за рамки программы шестого класса.)

– Потому что они старались освободить Францию. Но от бомбёжки погибло и много мирных жителей. В общем, через пару месяцев Невер был освобождён.

– Союзниками?

– Да, союзниками.

(Хакима: вздох облегчения, довольна, что хотя бы тут разобралась.)

– И разумеется, – продолжает Адриена, – всех, кого нашли, поубивали прямо на улицах.

– Э… немцев?

– В том числе, но ещё и французов, которые сотрудничали с немцами – или кого подозревали в этом. Они убили и друга Маргариты.

– Ну вот! – вскрикивает Хакима. – Так я и знала. Я так и думала, что это грустная история. Хорошо, что они её не убили, – вон ведь она старенькая на той фотографии!

– Нет, женщин так не убивали.

Но Солнце знает, Астрид знает, и я тоже знаю, что они с ними делали вместо этого.

– Женщин, которые спали с немцами, брили наголо, – бормочет Адриена. – А потом выводили перед всеми на посмешище. И её тоже…

Она скидывает листики от клубники и сырные корки в другую тарелку, допивает шампанское со дна, где уже почти нет пузырьков.

– И поскольку нас с Люсиль тоже подозревали, то и с нами сделали то же самое.

– Как! Но это же несправедливо! – восклицает впечатлительная Хакима. – Вы, вы же ничего не делали!

– Хакима, – ворчит Солнце, – это несправедливо даже к тем, кто «делал» что-то.

Адриена кивает.

– И вот мы тощие, лысые, опозоренные. Выйдешь из дома – всюду оскорбления. Едва знакомые люди кричали нам самые жуткие вещи. Стыд, вечный стыд. Нелегко было, знаете ли.

– Да, – горячо говорит Астрид. – Мы знаем.

Она права, это не то же самое, но мы знаем.

– Мы заперлись под землёй, в подвале родителей, пока не отрастут волосы. Это не так ужасно, как кажется, мы играли в разные игры втроём. И стали ещё ближе, чем раньше.