Онлайн книга «Охота за сокровищем»
|
Оператор зашел в спальню Грегорио. Завис минут на пять над резиновой куклой. Сперва показал в полный рост, потом – крупный план: плешивая одноглазая голова, сморщенная сиська, затем, одна за одной, все латки Грегорио – словно залепленные пластырем ссадины. – Так что вам принести? Отчего это у него пропал аппетит? Он съел так мало, что даже не пошел, как обычно, прогуляться после обеда. Вернулся в контору и сел подписывать бумаги. Уже месяц им не попадалось ничего стоящего. Случай с Пальмизано, конечно, привнес некоторое оживление и драматизм, но, к счастью, обошлось без последствий в виде погибших и раненых. Несколько раз ему приходила в голову мысль взять отгул на пару дней и сгонять к Ливии в Боккадассе. Но он все откладывал, боясь, что придется прервать отпуск из-за внезапно возникшего дела. А как потом объясняться с Ливией? – Галлуццо нашел пистолет, – сказал Фацио, входя в кабинет. – Где он был? – В спальне Катерины. Спрятан внутри статуэтки Богоматери. – Еще новости? – Полный штиль. Слышали теорию Катареллы? – Насчет чего? – Насчет того факта, например, что стало меньше краж. – И как он это объясняет? – Говорит, что ворам из наших, что обчищают дома бедняков или дамские сумочки, стало стыдно. – За что? – За своих коллег – тех, кто ворует по-крупному. За дельцов, объявляющих банкротство, припрятав денежки вкладчиков, за банки, надувающие клиентов, за крупные фирмы, пилящие бюджет. А им, беднягам, приходится довольствоваться десяткой евро, разбитым телевизором, сломанным компьютером… Им становится стыдно, и пропадает желание воровать. Как можно было ожидать, в полночь «Телевигата» выпустила в эфир спецвыпуск, целиком посвященный делу Пальмизано. Само собой, в кадре Монтальбано лез по лестнице, а Грегорио стрелял в него с балкона, и кто бы ни увидел репортаж, согласился бы с Катареллой: казалось, комиссара ничто не остановит, с такой решимостью он штурмовал балкон с револьвером в руке, таким твердым голосом отдавал приказ вырубить прожектор. В общем, выступление в духе «Отважных капитанов» [7]. Ни намека на испуг, дрожь в коленях, головокружение. Никакой прибор в мире – ни рентген, ни компьютерная томография – не в состоянии уловить потаенные терзания и страхи. Но когда в кадре появилась надувная кукла, комиссар встал и выключил телевизор. Не мог ее видеть, так сильно она его впечатлила – сильнее, чем живая девушка. Перед сном набрал Ливии. – А я тебя видела! – выпалила она. – Где? – По телевизору, в национальных новостях. Эти гребаные ублюдки с «Телевигаты» продали репортаж! – Так за тебя испугалась! – продолжила Ливия. – Когда? – Когда у тебя голова закружилась на лестнице. – Было дело. Но никто не заметил. – Я заметила. Не мог Ауджелло послать? Он ведь моложе тебя! Ты уже не в том возрасте для подобных выходок! Монтальбано встревожился. Неужто и Ливия решила достать его разговорами про возраст? – Ты так говоришь, будто я Мафусаил, на хрен! – Не матерись, терпеть этого не могу! Какой Мафусаил? Видишь, какой ты стал нервный! После такого дебюта разговор не мог не вылиться в скандал. – Ай, синьор комиссар! Синьор комиссар! Вам все звонит господин начальник, все звонит и звонит, с восьми утра! А уж сердит – не приведи господи! Велел передать, чтоб вы ему сиюмоментно перезвонили, наисрочнейше! – Ладно, переведи звонок в мой кабинет. Совесть его была в порядке: поскольку ничего не происходило, у него не было возможности сделать что-то, что бы выглядело в глазах начальства ошибкой или упущением. – Монтальбано? – Слушаю, синьор Бонетти-Альдериги. – Объясните мне, как вы допустили, чтобы телеоператоры творили свои грязные делишки в квартире двух старых психов? – Но я не… – Так вот, знайте: на меня обрушилась лавина звонков – из епископата, из союза католических отцов семейства, из клуба «Фу-фу»… – Не понял название клуба, простите. – «Фу-фу». Или вам больше нравится «Эф-эф»? Это инициалы клуба «Вера и семья» [8]. – А что им не понравилось? – Непристойнейшие кадры с надувной куклой! – Понял. Но я ничего не разрешал. – Ах, не разрешали? И как же они вошли? – Вероятно, через дверь. – Сняв печати? Дверь не опечатали. А разве надо было? Ладно, бог с ними, с печатями, но хоть запереть-то!.. Выхода нет, придется перейти на канцелярско-следственный жаргон, когда после двух фраз никому ни черта не понятно. – Позвольте, я вам все разъясню. В данном случае мы не усмотрели оснований для вынесения распоряжения об опечатывании вышеупомянутого жилого помещения, принимая во внимание то, что имевшие место в данном помещении факты насильственных действий не повлекли нанесения физического ущерба в отношении третьих лиц, в силу чего… – Ладно-ладно, но все же, проникнув без разрешения, они совершили тяжкое правонарушение. – Тягчайшее. И дело не только в этом. Комиссар решил задействовать крупную артиллерию. – А в чем? Очередной поток следственного жаргона. – Откуда нам знать? Вдруг оператор и журналист вынесли из квартиры какие-то предметы? Ведь данное просторное помещение жилого назначения использовалось в большей степени как склад антиквариата, в котором хранились без инвентаризации золотые кресты художественной чеканки, Библии в драгоценных окладах, четки из перламутра, серебра и золота, а также… – Ладно-ладно, я распоряжусь, – прервал его начальник, раздраженный тоном голоса Монтальбано. Будет ужо наука этим прохвостам с «Телевигаты», надерет им начальство задницу, надолго запомнят. В дневном выпуске новостей главный ведущий «Телевигаты» Пиппо Рагонезе – тот самый тип с поджатыми губками – раздраженно заявил, что телеканал, «известный независимостью суждений, подвергся яростным нападкам и давлению», имевшим целью прекращение трансляции репортажа о квартире Пальмизано, особенно той его части, где идет речь о кукле. Он намекнул, что проникшие в квартиру журналист с оператором обвиняются в «хищении художественных ценностей». Перед лицом подобных угроз Рагонезе торжественно пообещал, что отныне каждый день после обеда и до вечернего выпуска новостей в 20:00 «Телевигата» будет крутить только кадры с надувной куклой. |