Книга Схизматрица Плюс, страница 47 – Брюс Стерлинг

– Молодая Аделаида Гарца – просто восхитительна, – возразила Маргарет Джулиано. – Одна из лучших моих студенток. Сверхспособные просто удивляют, регент. Настоящий квантовый скачок!

Она огладила изящными, в мелких морщинках, руками лацканы усыпанной медалями мантии.

– В самом деле? – спросил Росс. – Я некогда был женат на Аделаиде-старшей.

– Что же случилось с Аделаидой? – осведомился Понпьянскул.

– Увяла, – пожал плечами Росс.

По комнате точно пробежал холодок. Линдсей решил сменить тему.

– Мы хотим пристроить еще одну веранду. Эта нужна Hope под кабинет.

– Ей нужно так много места? – спросил Понпьянскул.

– Работа такая, – кивнул Линдсей. – А здесь – самый лучший район. Уэйкфилдовский Дзайбацу проверил его на подслушивающую аппаратуру. Иначе пришлось бы вызывать техников и переворачивать все вверх дном…

– Строим в кредит? – спросил Росс.

– Конечно, – улыбнулся Линдсей.

– Теперь в ГТ все и все делают в кредит, – сказал Росс. – Не понимаю я этого.

– Ну, конечно, – сказал Феттерлинг. – Ты-то, Росс, за восемь десятков лет ничего в своей берлоге не поменял. В этих крысиных норах, что на осевой, и повернуться негде. Вот мы, Феттерлинги… Жених только что доставил нам проект и спецификации нового комплекса пузырей.

– Хлипкое дерьмо… – хмыкнул Росс. – Нет, в ГТ все одно теперь слишком тесно. Слишком много этих «молодых акул». Дела, конечно, выглядят неплохо, но – нутром чую – назревает крах. Если что, я сматываю удочки и отправляюсь к кометчикам. А то давненько мне не приходилось пытать удачу.

Понпьянскул глянул на Линдсея, всеми морщинками век выразив снисходительное пренебрежение к непрестанному хвастовству Росса своей удачей. Лет сто назад Россу крупно повезло с шахтами, и до сих пор он никому не позволяет об этом забыть. Других постоянно подзуживает, а сам рискует разве что в выборе и ношении этих своих странноватых жилетов…

– У меня есть кандидат в лигу, – сказал Феттерлинг. – Благовоспитан, учтив. Карл Зенер.

– Этот драматург? – осведомилась Маргарет Джулиано. – Мне его вещи не нравятся.

– Иными словами, он не за разрядку, – пояснил Феттерлинг. – И не гармонирует с твоим пацифизмом. Мавридес! Вы, несомненно, его знаете.

– Знаком, – отвечал Линдсей.

– Зенер – фашист, – сказал Понпьянскул. Новый предмет разговора прямо-таки гальванизировал престарелого доктора; он живо подался вперед, скрестив перед собою руки. – Он – человек Филипа Константина. Много лет проживал в Республике. В этом рассаднике шейперов-милитантов.

– Успокойся, Невилл, – нахмурился Феттерлинг. – Уж я-то Цепь знаю, сам оттуда… То, что там проделал Константин, следовало сделать еще сто лет назад.

– В смысле – заселить свой сельскохозяйственный мирок вышедшими в тираж наемниками?

– Привести еще один мир в сообщество шейперов!

– Это попросту культурный геноцид… – Понпьянскул совсем недавно прошел омоложение; все его худощавое тело трепетало от, неестественного прилива энергии. Линдсей не спрашивал, какой техникой он пользуется; кожа сделалась гладкой, но какой-то не слишком живой, приобрела своеобразный смуглый оттенок, не встречающийся в природе. Костяшки пальцев были морщинистые, как спущенные воздушные шарики. – Орбитальную республику следовало бы оставить как есть, в качестве музея. Это было бы самым верным решением. Разнообразие необходимо, и нет ничего страшного в том, что не каждая образующаяся у нас общественная структура оказывается жизнеспособной.

– Невилл, – веско сказал Зигмунд Фецко, – ты разговариваешь как ребенок.

Понпьянскул откинулся на спинку кресла:

– Признаюсь, после последнего омоложения я перечитывал свои старые речи.

– За которые тебя вычистили, – заметил Феттерлинг.

– Ты о моем пристрастии к старине? Теперь уже и мои собственные речи – седая древность. Однако прежние проблемы так никуда и не делись. Политики сводят мир воедино, технологии же его дробят. Крохотные анклавы навроде Республики не следует трогать. Чтобы, если мы прикончим себя собственными руками, было кому собирать обломки.

– Есть Земля, – напомнил Фецко.

– Какой смысл говорить о варварах, – с этими словами Понпьянскул отхлебнул фраппе с транквилизатором.

– Будь у тебя, Понпьянскул, достаточно мужества, – заявил Росс, – ты бы отправился в Республику и занялся этим вопросом сам.

– Могу поспорить, – хмыкнул Понпьянскул, – что соберу там просто убийственные улики.

– Чушь, – сказал Феттерлинг.

– Это что, спор? – Росс смерил обоих взглядом. – Тогда я буду судьей. Если вам, доктор, удастся найти улики, которые проймут даже мою носорожью чувствительность, мы все согласимся, что правда на вашей стороне.

– Давненько я не… – заколебался Понпьянскул.

– Испугался? – захохотал Росс. – Тогда сиди себе и делай загадочный вид. Тебе же нужен фасад загадочности, так? Иначе кто-нибудь из молодых акул схарчит тебя за завтраком – и дело с концом.

– Один раз после чистки были уже такие желающие позавтракать, – заметал Понпьянскул. – Подавились.

– Так это ж двести лет назад, – продолжал подзадоривать его Росс. – Я вспоминаю некий эпизод с – как это там было? – с бессмертием через применение кельпа.

– Что?

Понпьянскул моргнул. Постепенно воспоминания, похороненные под грудой десятилетий, пробились наверх.

– Кельп, – сказал он. – Волшебное растение из земного океана. – Он продолжал, цитируя сам себя:

– Друзья! Что изменит ваш каталитический баланс? Ответ: кельп. Чудесное растение, рожденное морем и измененное генетически, способное ныне произрастать в pane – соляном растворе, от которого прослеживается происхождение самой крови… Господи боже мой, дальше не помню.

– Он торговал пилюлями из кельпа, – поведал обществу Росс. – Устроил себе контору в какой-то надувной трущобе. Радиация там была такая – можно яичницу на переборках жарить…

– Плацебо, – сказал Понпьянскул. – В те времена Голдрейх-Тримейн был полон дикорастущих. Горняки, беженцы, прожаренные радиацией. Тогда Бутыль нас еще не защищала. А если пациент выглядел уж совсем безнадежно, я примешивал немного обезболивающего.

– Всем нам не дожить до таких лет без некоторых процедур, – сказал Линдсей.

– К черту воспоминания, Мавридес, – рыкнул Феттерлинг. – Росс, я желаю знать, на что спорю. Что я выиграю, если у Понпьянскула ничего не выйдет?

– Мой дом, – сказал Понпьянскул. – В Колесе Фицджеральда.

Феттерлинг широко раскрыл глаза:

– А что поставлю я?

– Проиграв, ты публично разоблачишь Константина и Зенера. Плюс возмещение дорожных расходов.