Онлайн книга «Машина бытия»
|
Он откинулся назад. – Что ты думаешь насчет подхода исламской команды? – Тебе известно, что я думаю, Хико. Сравнивать все звуки галактической речи с пассажами из Корана – пустая трата времени. – Она пожала плечами. – Но бог с ними, возможно, они ближе любого из нас подошли к решению проблемы… У нее за спиной с грохотом открылась дверь. По комнате тут же разнесся раскатистый бас Теодора Закхейма, психолога урало-алтайской команды. – Ха-хааааааа! – взревел он. – Вот мы все и собрались! Тихая поступь позади Закхейма подсказала Франсин, что его сопровождает Эмиль Горе из группы индоевропейской команды, занимающейся романскими языками. Закхейм плюхнулся на стул рядом с Франсин. Стул угрожающе заскрипел под его тяжестью. «Будто огромный, неотесанный медведь!» – подумала она. – Обязательно всегда так шуметь? Горе захлопнул за ними дверь. – Разумеется! – проревел Закхейм. – Я шумный! Такова моя природа, дорогуша! Горе миновал Франсин, направляясь к торцу стола, но она не сводила глаз с Закхейма. Это был коренастый мужчина, плотно сбитый, ни капли лишнего жира, фигурой напоминавший борца. В широкоскулом лице и чуть раскосых синих глазах проглядывали следы монгольской крови. Голову венчали стоявшие щетиной нечесаные рыжие волосы. Закхейм шлепнул на стол свой портфель и положил руки на темную кожу. Руки у него были плоские, похожие на булыжники, с толстыми пальцами, покрытыми едва ли не до ногтей бледными волосками. Франсин оторвала взгляд от рук Закхейма и посмотрела туда, где устроился Горе. Француз был высокого роста, с вытянутой шеей и совершенно безволосый. Блестящие черные глаза за бифокальными линзами в стальной оправе придавали ему сходство с комически суровой птицей. На нем, как обычно, был черный похоронный костюм, застегнутый на все пуговицы. Из рукавов выглядывали узловатые запястья. Руки с длинными пальцами и резко обозначенными суставами пребывали в постоянном нервном движении. – Позволь с тобой не согласиться, Зак, – сказал Горе. – Здесь далеко не все. Это все та же старая группа, а ведь мы хотели попытаться заинтересовать нашей работой и других. Охаси обратился к Франсин: – Тебе удалось привлечь кого-нибудь еще на наши совещания? – Ты же видишь, я пришла одна, – сказала она. – Сегодня я пять раз получила отказ. – От кого? – спросил Закхейм. – От американской индейско-эскимосской команды, гиперборейцев, дравидов, малайско-полинезийской команды и кавказцев. – Торгаши! – рявкнул Закхейм. – Конечно, я могу сам заняться семито-хамитскими языками, но… – Он покачал головой. Горе повернулся к Охаси. – А остальные? – Вынужден сообщить, – ответил Охаси, – что группы, занимающиеся языками мунда, мон-кхмерскими, судано-гвинейскими и банту, отнеслись к предложению с вежливым равнодушием. – У нас серьезные пробелы в обмене информацией, – сказал Горе. – Что они обнаружили? – Не больше нашего! – буркнул Закхейм. – Это уж наверняка! – А что с языками, которые вообще не представлены среди команд, собравшихся на этой международной площадке? – спросила Франсин. – Например, языки готтентотов и бушменов, айну, басков, австралийские и папуасские языки? Закхейм накрыл ее руку своей. – У тебя всегда есть я, голубка моя. – Мы строим вторую Вавилонскую башню! – огрызнулась она и отдернула руку. – Опять отказ, – траурным тоном произнес Закхейм. – «Сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого», – процитировал Охаси и улыбнулся. – Книга Бытия, глава одиннадцатая, стих седьмой. Франсин нахмурилась. – А нам не хватает около двадцати процентов от двух тысяч восьмисот языков на Земле! – Все самые значимые у нас есть, – сказал Закхейм. – Откуда тебе знать, что имеет значение, а что нет? – жестко спросила она. – Прошу вас! – Горе поднял руку. – Мы здесь для того, чтобы обмениваться информацией, а не ссориться. – Прошу прощения, – сказала Франсин. – Дело в том, что сегодня я особенно чувствую полную безнадежность нашей работы. – Итак, что мы сегодня обнаружили? – спросил Горе. – Мы – ничего нового, – ответил Закхейм. Горе откашлялся. – Что касается меня, то это вдвойне верно. – Он посмотрел на Охаси. Японец пожал плечами. – Мы не получили никакой реакции от инопланетянина Кобая. – Антропоморфическая чушь, – буркнул Закхейм. – Ты имеешь в виду, что мы дали ему имя Кобай? – уточнил Охаси. – Ничего подобного, Зак. Это звук, который он чаще всего издает, а имя способствует идентификации. Нам больше не нужно называть его «инопланетянин» или «то существо с космического корабля». Горе повернулся к Франсин. – Как будто разговариваешь с зеленой статуей, – сказала она. – А что насчет лекций? – спросил Горе. – Поди разбери что-нибудь! – ответила она. – Он просто стоит словно кривоногий профессор в черном леотарде и бомбардирует нас звуками с таким видом, как будто вообще не собирается когда-либо замолкнуть. И все время извивается. Машет нам. Покачивается из стороны в сторону. На лице – если можно назвать это лицом – появляются гримасы. Мы все это записали и засняли, разумеется, но получается полный абсурд. – В этих жестах скрыт какой-то смысл, – сказал Охаси. – Как жаль, что у нас так мало компетентных пасимологов. – Сколько раз ты видел один и тот же жест, сопровождаемый одним и тем же звуком? – спросил Закхейм. – Ты внимательно изучил наши пленки, – сказал Охаси. – Увиденного недостаточно для того, чтобы иметь прочную базу для сравнения. Но я не отчаиваюсь… – Это был риторический вопрос, – перебил Закхейм. – Нам действительно нужно больше мультилингвистов, – сказал Горе. – Именно сейчас нам сильнее всего не хватает таких великих лингвистов, как муж миссис Миллар. Франсин закрыла глаза и неглубоко, болезненно вздохнула. – Боб… – Она покачала головой. «Нет. Это уже в прошлом. Его больше нет. Слезы иссякли». – Я имел удовольствие встретить его в Париже незадолго до… конца, – продолжал Горе. – Он читал лекцию о развитии похожих фонетических схем в итальянском и японском. Франсин кивнула, внезапно ощутив внутри пустоту. Охаси подался вперед. – Полагаю, это… весьма болезненная тема для доктора Миллар, – сказал он. – Мне очень жаль, – сказал Горе. – Прошу прощения. |