Книга Янмэйская охота, страница 6 – Роман Суржиков

— Вы прошли врата, премудрый. И вы, славный.

Герион застегнул плащ с видом самодовольства. Иного он и не ждал.

— Как ни странно, — добавил отец Лорис, — тот бедняк тоже прошел первые врата. Жаль, он этого не знает.

К данной минуте у проницательного читателя наверняка назрел не один вопрос.

Что это за Ямы, которыми пугали нищего драчуны?

Отчего священник назвал себя вратами?

Какое имя, в конце концов, носит пророк?

Правда ли, что подобострастие Гериона выглядит несколько наигранным?

Мы осветим лишь один из этих вопросов, а остальные со временем сами собою получат ответы. Безликое «пророк», коим мы величаем героя, отражает его собственную неловкость от звука своего имени. Ведь имя это, громогласное и пафосное, прекрасно подходило тому человеку, каким был пророк до отшельничества, и отнюдь не соответствует его нынешнему образу. Девять лет назад пророк звался преславным Франциском-Илианом рода Софьи Величавой. Он был столь велик, что владыка Телуриан считал правильным вставать с трона при его появлении. Он владел таким богатством, что однажды купил остров ради единственной прогулки с любимой. Он имел одного сына и шестнадцать дочерей, и столько альтесс, что если бы каждой дарил утеху хотя бы раз в неделю, то никогда не вставал бы с ложа любви. Он носил титулы внука солнца, простирателя блаженной тени, хранителя ключей от Львиных Врат, славного над славными и Первого из Пяти. Говоря коротко, Франциск-Илиан был полновластным королем Шиммери.

В те времена и уходит корнями витиеватая льстивость Гериона.

* * *

Невзирая на чудесную разгадку тайны скульптуры Кристена и легкое прохождение первых врат, вечером пророк был мрачен. Он дочитал трактат «Божественная механика» и обогатился рядом интересных мыслей о Мерцающих Предметах, но так и не получил столь желанного откровения. Не Мерцающие и не скульптура Кристена волновали его, а видение гибели мира, ничуть не поблекшее в памяти за восемь лет. Неведомая катастрофа, которую знаменовал тот сон, стала на восемь лет ближе, а пророк не сделал ни шагу по пути спасения. Простой люд с его незатейливыми вопросами больше не забавлял пророка, а вызывал раздражение и злость. Добрый Герион силился убедить сеньора, что мелочные вопросы людей предвещают светлое будущее: ведь если бы наступала трагедия, хоть кто-то да ощутил бы ее близость. А раз никто не тревожится о большем, чем собственный кошелек, здоровье или постель — то, значит, никто ничего страшного не предчувствует. Пророк поблагодарил помощника, хотя знал, что тот неправ. Сам-то пророк ясно ощущал приближение опасности. Своим чувствам он верил больше, чем чужим.

Около полуночи Франциск-Илиан отошел ко сну, измученный тревогами, а Герион вернулся в свою комнату, где нашел странную записку. «Сделай двести шагов по улице», — значилось в ней незнакомым почерком. Герион проверил заряды в кинжале и искровом самостреле, запахнул плащ поплотнее и вышел на улицу. Сделав двести шагов, он остановился на перекрестке. Широкую улицу, ведущую к гостинице, пересекала узкая и кривая. Ни на той, ни на другой не наблюдалось ни души. Герион покрутился на месте, присматриваясь. Нэн-Клер не баловал обилием освещения: фонари стояли по паре на квартал, между ними гнездилась глубокая тень, но все же не настолько густая, чтобы в ней скрылся человек. Да и шагов было не слыхать. Журчала вода под дощатым уличным настилом, плямкали капли, падая в лужи, цвиринькали ночные кузнечики в зарослях плюща на стенах домов… Герион выбранился и развернулся назад к гостинице. Прямо за спиной стоял человек.

Герион не успел вскрикнуть — с быстротой змеи человек схватил его за шею. Перчатка человека была липкой и горячей; жжение прошло по коже и мышцам шеи, глотка заполнилась огнем. Дыхание перехватило, в глазах помутилось. Герион поднял руки для защиты — они оказались мягкими, как вата. Рванулся назад — ноги подогнулись, уронив его на настил. Человек подхватил Гериона и поволок в боковой переулок…

Когда туман в голове рассеялся, помощник пророка обнаружил себя сидящим на полу у стены в очень странной комнате. Все ее стены покрывала бахрома из пучков зелени, развешенной на веревках. Здесь были разнотравья и букетики цветов, гроздья ягод и сушеные грибы, камыши и стручки. Тут и там в дебри сушняка врастали полки со склянками, горшками, мешочками, а также бронзовыми ступками, пестиками, щипцами и прочим инструментом. Воздух наполнял такой хаос запахов, что обоняние тщилось выделить и распознать хоть один из них. Из мебели в комнате имелся только низкий стол. Возле стола на корточках, по-жабьи, сидел тот самый человек. Он откинул капюшон маскировочного плаща, и Герион смог рассмотреть его черные сальные волосы, крючковатый нос, близко посаженные глаза. Герион пошевелился и не обнаружил на себе веревок, отчего сразу испытал прилив смелости.

— Что ты себе позволяешь, болотник? Знаешь ли, какого человека похитил? Безопасней для тебя было бы сорвать кисточку со львиного хвоста!

— Ты сам искал встречи, — тихо произнес человек. — Не хочешь — уходи.

— Я не просил, чтобы меня парализовали и волокли куда-то, будто тюк соломы!

— Ты должен был убедиться в моем мастерстве. Разве нет?

Герион потянулся и размял затекшие плечи.

— Значит, ты — жало криболы?

Человек промолчал.

— То есть, болотный асассин? — уточнил Герион.

Человек отрицательно качнул головой:

— Я не убиваю за деньги. Владею искусством, но оно не продается. Не такому, как ты.

Гериона задели последние слова, но он вовремя сообразил, сколь неуместно будет козырять титулами. Чем меньше узнает о нем болотный мерзавец — тем лучше.

— Мне не нужно все твое искусство, ловкач. Я хочу купить только один инструмент.

— И ты применишь его для умерщвления человека? — осведомился болотник.

— Будь ты даже мамой моей жены, и то я не давал бы тебе отчета. Как применю — тебя не касается.

— Ты должен принять условие, — сказал болотник. — Когда увезешь инструмент к себе в Шиммери, делай с ним что хочешь. Но в Дарквотере ты не умертвишь никого.

— Моя жизнь и так полна хлопот. Не хватало еще травить болотников!

— Покажи мне деньги.

Они недолго поторговались и сошлись в цене, Герион выложил эфесы на стол. Жало криболы поднялся, чтобы взять их, и лишь теперь Герион отметил: все время разговора болотник сидел на корточках, не ощущая никакого неудобства. Его тело было много гибче обыкновенного человека, и Герион при этой мысли испытал омерзение.

— Держи, — сказал жало криболы и дал южанину маленькую, меньше ладони, подушечку. Она болталась на веревочке, словно талисман. На сером боку подушечки темнели две бурые линии, похожие на шрамы.

— Это инструмент? — удивился Герион. — Как же ею убить?

— Всего лишь мишень, — ответил болотник.

Он отошел к стене и, пошарив рукою среди пучков травы, выдернул крупный стручок. Держа его пальцами за хвостик, тихо заговорил: