Онлайн книга «Библиотека в Париже»
|
– Это не мое дело. Было просто ужасно видеть ненавидевшую всякие стычки маман, говорящей такое прямо перед церковью, на глазах Господа и людей. Как могла она быть такой жестокой с родней по плоти и крови? – Пожалуйста… – заговорила тетя Каро. – Мне не вынести одиночества… Взгляд маман метнулся в мою сторону. Я ожидала, что она обнимет свою сестру, как обнимала меня, если я падала и обдирала коленку, но маман произнесла: – Я не хочу, чтобы на моих детей оказывали дурное влияние. Разведенные были даже хуже падших женщин. Моя матушка верила в то, во что велела ей верить Церковь, но разве не могла она сделать исключение для сестры? – Мне просто некуда идти, – сказала тетя Каро. – У меня совсем нет денег. – Пожалуйста, маман, – попросила я. Но ее лицо лишь стало еще жестче. – Развод – это грех! – Но мы ведь можем попросить прощения за этот грех на исповеди, – заметила я. Когда маман не могла победить с помощью логики, она применяла силу. Схватив мою руку, она потащила меня по улице к дому. Я оглянулась на тетю Каролину. Она смотрела нам вслед, прижимая к груди дрожащую руку. Когда мы вернулись домой, я сразу бросилась к комнате Реми, но едва схватилась за дверную ручку, как передо мной очутилась маман: – Не расстраивай брата! Через несколько дней я спросила о тете Каро, уверенная, что маман смягчится. А она ответила: – Еще раз упомянешь ее имя – и я выгоню тебя из дома! Я поверила ей. Две недели я хранила молчание, или молчание хранило меня. Но наконец, не в силах больше таиться от Реми, я присела на его кровать. Брат был бледен, и я знала, что он измучен непрерывным кашлем, сотрясавшим его тело. – Из-за этих горчичников ты пахнешь как воскресное жаркое, – поддразнила я его. – Очень смешно. – Извини. Я протянула руку, чтобы растрепать ему волосы. Если он позволит, значит простил мою шутку. Если нет – значит все еще сердится. Он позволил. – Тебе лучше? – Вообще-то, нет. – Ох… Я не осмеливалась рассказать, ведь маман предупредила, что нельзя огорчать Реми. Мы с родителями жили в страхе перед рецидивом болезни. Мы разговаривали шепотом, когда думали, что Реми спит, мимо его комнаты проходили на цыпочках… А в чем дело? – почувствовала я его вопрос. Ни в чем, – ответила я. Расскажи, – настаивал Реми. Да, иногда мы общались именно так. Он внимательно слушал, пока я выплескивала свою боль. Я верила, что любовь нашей матушки льется независимо от условий, а она вдруг ее выключила, как водопроводный кран. И что теперь будет с нашей тетей? – Маман говорила, что тетя Каро хотела вернуться в Макон, – медленно произнес Реми. Я вскинула голову. Хотела?.. – Тогда почему она не попрощалась с нами? – возразила я. – Почему не пишет? И на этот раз у моего болтливого братца не нашлось ответа. – Ты предпочитаешь верить в то, что тебя устраивает, а не в то, что есть на самом деле, – обвиняюще заявила я. – Ты, должно быть, чего-то не поняла. Маман не может быть настолько жестокой. Его отказ верить мне был таким же угнетающим, как отказ нашей матери от родной сестры. – Тебя там не было, – сказала я. – Изображал больного, как всегда. Реми покраснел. Он сел и открыл рот. Я напряглась, ожидая, что он меня стукнет. Но брат зашелся тяжелым кашлем, на его губах появилась кровь. Растерявшись, я протянула ему свой носовой платок и стала гладить по спине, и все мысли о том, чтобы победить в споре, вылетели из моей головы. Два месяца спустя Реми снова стал ходить на мессу. Как и маман, он с нежностью опускался на колени перед распятием, убежденный в том, что лишь вера помогла ему одолеть болезнь. Я позволяла ему верить в то, в чем он нуждался. Я уже научилась тому, что любовь не обладает терпением, любовь не обладает добротой. Она зависит от обстоятельств. Самые близкие люди могут повернуться к тебе спиной, распрощавшись из-за того, что выглядело чистой ерундой. И тебе придется тогда полагаться лишь на себя. Моя страсть к чтению росла – книги никогда не предавали. И пока Реми тратил карманные деньги на сладости, я свои сберегала. Брат был шутом в классе, я добилась первого места в выпуске. Когда его друзья приглашали меня куда-нибудь, я отказывалась. Любовь меня не интересовала. Я должна была получить профессию, найти работу и копить деньги, чтобы тогда, когда случится неизбежное, обойтись своими силами. С туманом в глазах после беспокойной ночи я старалась, как могла, помогать читателям. У папа́ была любовница, Реми каждую свободную секунду проводил с Битси, а Поль так и не вернулся, чтобы повидаться со мной. Я остановилась у стола абонемента, надеясь, что у Бориса найдется книга для меня. – Вы сегодня бледноваты. – Он протянул мне 891.73. – Идите в «Загробную жизнь», там вас никто не побеспокоит. Прижимая к груди томик Чехова, я ускользнула вверх по лестнице, мимо ученых на втором этаже, которые не замечали, что уже наступила весна, на безмятежный третий этаж, где хранились книги, которые нам очень редко приходилось выдавать, – в «Загробную жизнь». Пока я не спеша шла между стеллажами, тишина наполняла меня покоем. Спрятавшись между книгами, я прочитала: «У него были две жизни: одна – явная, которую видели и знали все, кому это нужно было… и другая – протекавшая тайно» [8]. Нам никогда не дано познать тех, кого мы любим, а они никогда не узнают нас. Это было душераздирающе, это было правдой. Но всегда было и утешение: читая истории о других людях, я знала, что не одинока. – Вот вы где! – воскликнула Маргарет. Ее лицо, обычно безупречно напудренное, блестело от усилий работы с тяжелыми томами и от удовлетворения. Робкое, чувствующее себя ненужным существо, с которым я когда-то познакомилась, превратилось теперь в уверенную в себе, способную женщину. – Чем вы сегодня заняты? – Переставляю на новые места энциклопедии, – потирая плечи, ответила Маргарет. – Для работы здесь нужна сила. – Вы очень добры, уделяя нам так много времени. – Это нетрудно, если вы верите, а я верю в вашу библиотеку. Я подумала о том, чтобы отдать свое сердце Полю… – А что, если вы ничего не получаете взамен? – Не уверена, что, отдавая, следует чего-то ждать. – Маргарет насмешливо посмотрела на меня. – А вы что здесь делаете в полном одиночестве? |