Книга Библиотека в Париже, страница 59 – Джанет Скеслин Чарльз

– Лил? – Мэри Луиза похлопала меня по спине.

Я проснулась. Все уже выходили за дверь.

– Ты что, не слышала звонок?

Зевнув, я прикрыла рот ладонью и почувствовала, как на подбородок скользнула капля слюны.

– Распускает нюни из-за Робби, – уходя, бросила Тиффани Иверс.

«Пожалуйста, Господи, пусть он ничего не заметит!» – взмолилась я.

– Не обращай на нее внимания, – сказала Мэри Луиза. – Хочешь зайти ко мне?

– Элеонор нужна нянька.

– А как насчет пятницы? Проведем вечер как обычно.

Мне этого хотелось. Очень хотелось.

– Не могу.

Я потащилась домой, где нужно было менять пеленки и где по линолеуму были разбросаны, словно мины, игрушки-неваляшки. Bien sûr ^[26], Бенджи визжал. Элеонор, сидя у кухонного стола в заношенной блузке, которую она не снимала всю неделю, качала Бенджи на коленях, а Джо скулил у ее ног. Я обняла его, а потом набросилась на грязные тарелки, скучавшие на кухонной стойке.

– Ты не обязана… – вяло запротестовала Элеонор.

Лили – моя семья. Я простерилизовала то, что нуждалось в стерилизации. Качала Бенджи, пока он не задремал. Но даже во сне он недовольно шмыгал носом. Отдав его Элеонор, я убежала к Одиль для короткого урока.

Боже, как мне нравилось спокойствие в ее доме!.. Никакого детского плача. Ничто не валяется где попало. Газеты сложены в корзинку рядом с креслом Одиль. Наши книги расставлены по десятичной системе Одиль – Лили. Маленькие фотографии в рамках – ее муж и сын…

– Расскажите о мистере Густафсоне.

– О Баке? – Она прищурилась, как будто давно о нем не думала и не была уверена, кого я имела в виду. – Настоящий мужчина. Красив грубоватой красотой, с вечной щетиной на красных щеках… Он любил охоту, почему его и прозвали Бак Олень. Первого своего оленя, самца с рогами в шесть отростков, он подстрелил, когда ему было десять лет. И облезшая голова этого несчастного животного была первым поводом для наших ссор. Бак хотел, чтобы голова висела над камином, я вообще не желала видеть ее поблизости.

– И кто победил?

– Ну, моя дорогая, это был первый урок, который я усвоила как молодая жена. – Одиль встала из-за стола и отошла к раковине. – Иногда, выигрывая, ты проигрываешь. Я избавилась от этого чучела – отдала его старьевщику, пока Бак был на работе. Но он очень долго злился.

– Ох…

– И вправду «ох».

Стоя спиной ко мне, она ставила в буфет тарелки.

– А что вам нравилось делать вместе?

– Мы растили нашего сына.

– А когда он вырос?

– У нас с Баком было мало общего. – Одиль повернулась ко мне. – Он любил ходить на футбол, я предпочитала читать. Но нам обоим нравились прогулки. Он был романтиком. Всегда открывал передо мной дверь, держал меня за руку. Иногда мы в полночь отправлялись в парк и качались там на качелях, как дети.

Одиль никогда не рассказывала так много о своей жизни, и я замерла, надеясь на продолжение.

– Когда он умер, я отдала большинство его вещей на благотворительность – инструменты, грузовик… Но я сохранила винтовку. Мне нужно было, чтобы у меня осталось нечто важное для него.

Зазвонил телефон. Снова Элеонор. Я отправилась домой. После приготовления обеда и уборки я упала на кровать прямо в джинсах, слишком уставшая, чтобы заниматься. Но кое-что из урока Одиль я усвоила: любить – значит принимать кого-то целиком, даже то в человеке, что вам не очень нравится или непонятно.

Когда Элеонор вернулась домой с осеннего родительского собрания, она громко хлопнула задней дверью.

– Лили? – закричала она. – Ты где?

В гостиной, смотрю за мальчиками, где еще мне быть? Джо дергал меня за волосы, лежа на одеяльце, которое я связала для него. Бенджи впервые заметил, что у него на ножках есть пальцы.

Элеонор быстро вошла в комнату:

– Мисс Уайт сказала, что ты заснула в классе. Она дала понять, что каким-то образом виновата в этом я. Но я не плохая мать! Почему бы тебе не приготовить обед, пока я буду кормить Бенджи?

Элеонор стала снимать блузку, подняв ее над обвисшим животом. Я сбежала на кухню, пока она не расстегнула бюстгальтер и не обнажила растрескавшиеся соски. Я их один раз уже видела, – этого было достаточно. Мне хотелось, чтобы Элеонор не так сильно мне доверяла. Хотелось, чтобы она вернулась к занятиям аэробикой под музыку и болтовне с Одиль, но она почти все время тратила на то, чтобы самостоятельно готовить еду для малышей и рыдать над раковиной.

– Вы мать, но вы еще и женщина, – твердила ей Одиль.

Мне казалось, что Элеонор просто отказалась от той женщины, какой была прежде.

Мало-помалу я перестала выполнять домашние задания и проводить время с Мэри Луизой. Даже французским перестала заниматься. Элеонор нуждалась во мне. Иногда она просто сидела и таращилась в стену.

– Разве тебе не хочется подержать Бенджи? – спрашивала я. Или говорила: – Смотри, Элеонор, у Джо зубик показался!

Но она могла лишь кивнуть в ответ.

Получив табель успеваемости, я осознала, насколько все ухудшилось. Математика – «С». Английский – «В». Естественные науки – «С». История – «С».

«Что происходит?» – написал мистер Мориарти красными чернилами.

Я потащилась домой, в страхе, что и я, как Элеонор, перестала быть прежней собой.

– Лили? – окликнула меня со своего крыльца Одиль, но я не остановилась. – Лили, что случилось? Она затащила меня к себе и забрала мой табель. – О-ля-ля! – воскликнула Одиль.

– Мне надо идти, Элеонор нуждается в помощи.

В воздухе сладко пахло шоколадом. Одиль предложила мне печенье. Я пристроилась на ее кушетке и стала уплетать его, даже не чувствуя вкуса и осыпая себя крошками.

Одиль грустно наблюдала за мной:

– Что происходит у вас дома?

– Rien. Ничего. – Я не хотела жаловаться.

– Ты должна постоять за себя.

– А вы не можете поговорить с ними? – спросила я.

– По большому счету это не поможет. Ты должна освоить искусство переговоров.

– Как будто они станут меня слушать! – фыркнула я.

– Поговори с ними.

– У Элеонор работы невпроворот.

– Объясни отцу, что ты чувствуешь.

– Ему все равно.

– Заставь его задуматься.

– Как?

– Чего он хочет? – спросила Одиль.

Я подумала над ее вопросом.

– Чтобы его оставили в покое.