Книга Библиотека в Париже, страница 60 – Джанет Скеслин Чарльз

– А чего он хочет для тебя?

Мама хотела, чтобы я поступила в колледж. Она сама почти поступила, но вместо этого вышла замуж. Если папа и хотел чего-то для меня, я об этом не знала. И у меня не было возможности выяснить, по крайней мере дома, где Элеонор и мальчики полностью поглощали его внимание.

– Наверное… я могла бы пойти к нему на работу… Но он может разозлиться.

– А может, и нет. Ты должна попытаться.

На следующее утро я оделась так же тщательно, как перед походом в церковь. Что я могла сказать папе? До банка было восемь кварталов, и я практически бежала, надеясь, что никто не сделает мне выговора за пропуск уроков. Когда мистер Иверс увидел, как я расхаживаю перед кабинетом папы, он вытаращил глаза и сказал, что, должно быть, у меня неотложное дело, раз уж я жду приема у собственного отца.

Когда папа вышел, он выглядел смущенным.

– Почему ты не в школе? – Потом вдруг испугался. – Что-то случилось с мальчиками?

Ну конечно. Мальчики.

– Лили пришла для разговора отца с дочерью, – усмехнулся его босс.

Но папа не засмеялся. Растерянный, он втащил меня в кабинет и усадил в кресло:

– Лучше, если у тебя действительно важное дело. – Он положил руки на свой огромный письменный стол.

– Я… я…

– Ну? В чем дело?

Его гнев облегчил мне задачу.

– Я перестала учить французский, и встречаться с Мэри Луизой, и делать домашние задания, и читать. Меня тошнит от грязных пеленок!

– Элли нужна твоя помощь.

– Разве только я одна вижу, что она лишь тем и занимается, что плачет? Ей нужно гораздо больше, чем я могу ей дать.

– С ней все будет в порядке.

– Ей, пожалуй, нужен психотерапевт.

– Психотерапевты для сумасшедших.

– Для людей в депрессии.

– Ты должна больше помогать.

– А как насчет тебя? Это же твои дети!

– Я работаю здесь.

– А тебе нужно работать дома. – Я бросила на стол свой табель. – Даже когда умерла мама, у меня были хорошие оценки. Может, тебе и нравится превращать меня в няньку, но это не то, чего хотела бы мама.

Он резко отдернул назад голову, как будто мои слова ударили его.

– Я рада помогать. И помогаю. Но я хочу учить французский. Я хочу поступить в колледж.

Он показал на дверь, словно я была простым посетителем, которому ни в коем случае нельзя давать ссуду.

– Я отвезу тебя в школу.

Мы так и не поговорили. Я уставилась в окно, желая, чтобы это был иллюминатор в самолете и чтобы Одиль оказалась права и я однажды улетела отсюда.

Папа всегда возвращался домой без десяти шесть, как раз перед обедом. И тут он в первый раз опоздал. Элеонор спросила, хочу ли я есть, но, поскольку сама она есть не собиралась, я сказала, что не хочу. Мы оставили на плите жареное мясо. В столовой Джо прыгал на моих коленях, а Элеонор держала Бенджи, который, как по волшебству, вдруг перестал плакать. Обычно мы купали мальчиков ровно в семь вечера, но на этот раз мы просто ждали папу. И в этот краткий миг тишины Элеонор задала мне вопрос, который всегда задавала папе:

– Как прошел день, дорогая?

– Я ходила в банк.

– В банк? – повторила она, совершенно растерявшись, как будто забыла, что во Фройде имеется таковой.

– Мне нужно было…

А что мне было нужно? Элеонор пристально смотрела на меня, прислушиваясь, как никогда прежде.

– Мне нужно было поговорить с папой. О колледже.

Она как-то странно рассмеялась и сказала:

– Хотя бы одна из нас оказалась достаточно храброй, чтобы высказать, чего хочет.

Я принюхалась:

– Чуешь дым?

Элеонор сунула мне Бенджи и умчалась в кухню. Я поспешила за ней, прижимая Бенджи к боку, Джо цеплялся за мою ногу. Над плитой клубился дым.

– Что я натворила! – скулила Элеонор, хватая обгоревшую сковороду.

Пришел папа, с портфелем в руке. И хотя было всего восемь, в каком-нибудь другом месте могло показаться, что наступила полночь.

– Ты даже позвонить не мог, предупредить, что задержишься?! – крикнула Элеонор и швырнула в него кусок сгоревшего мяса.

Он закрылся портфелем и пригнулся. Кусок ударился о стену и упал на пол, скользнул и остановился у ноги папы.

Я гордилась Элеонор.

– Ты все дела на меня бросил! – заявила она.

Я утащила братьев в детскую.

– Тебя никогда нет дома! – не умолкала Элеонор. – Где ты вообще? Где-то с Брендой или здесь, со мной?

Бренда. Никто больше не произносил ее имени…

– Ох, мама… – прошептала я. – Как мне тебя не хватает!

– Ты потему глустная? – спросил Джо.

Я погладила его по голове, по мягким, как цыплячий пух, волосам.

Мой отец бормотал что-то, но Элеонор его не слушала.

– Что значит – я откусила больше, чем могу проглотить?! – кричала она. – Когда я купила одноразовые пеленки, ты сказал, что она пользовалась матерчатыми. Мне никогда не сравниться со святой Брендой!

– Тогда просто не было ничего другого! – закричал в ответ отец. – Я не говорил, что ты должна пользоваться ткаными пеленками! Я просто вспоминал, что все было по-другому! И незачем все делать самой! Люди готовы тебе помочь! И хватит отталкивать их!

Молчание.

– Мне хочется, чтобы мне помогал ты…

Когда я сообщила Одиль, что папа решил брать выходные по субботам, чтобы заботиться о мальчиках, и что Элеонор купила целый грузовик памперсов, она сказала:

– Видишь, как важно постоять за себя? Это не всегда решение проблемы, но если не попробуешь, то и не узнаешь.

– Я не уверена, что дело в моем походе к папе на работу.

Я рассказала об Элеонор и сгоревшем мясе.

Одиль хлопнула в ладоши:

– Похоже, ты вдохновила Элеонор на то, чтобы она высказалась! Браво!

Теперь у нас с Одиль было время, когда нас никто не перебивал, и я снова нашла ту книгу с фотографиями. Сидя на диване, мы рассматривали снимки ее родных.

– Как я по ним тоскую, – взглянув на следующую фотографию, произнесла она.

На фото была темноволосая красавица в платье в горошек. Одиль просияла, словно неожиданно встретила друга:

– Это мисс Ридер. Она была моей начальницей в библиотеке и человеком, которым я больше всего восхищалась.

На следующем снимке красовалась леди в шляпке-тюрбане, она разговаривала с офицером в очках в тонкой оправе, со свастикой на нарукавной повязке.