Книга Башня, страница 71 – Колин Генри Уилсон

Свернули в скудно освещенный коридор, деревянный пол которого скрипел и зловеще прогибался под ногами. Открыв дверь, стражница подозвала Сайрис:

— Останешься здесь. Когда понадобится, позовут. Комната была пустой, если не считать лежака да деревянного табурета.

— Спасибо, — произнесла Сайрис (губы сразу побледнели).

Стражница, громко громыхнув за матерью дверью, вогнала на место засов.

Через две двери отыскалось место и для Вайга. Стражница молча указала: входи. Скрежетнул засов.

Найла отвели в самый конец коридора. Дверь была уже открыта. Стражница жестом велела заходить.

— Мы узники? — спросил юноша.

— Рот будешь раскрывать, когда о чем-то спросят.

Стражница отступила в сторону, словно боясь оскверниться от прикосновения с входящим. Дверь гулко захлопнулась, лязгнул засов. Слышно было, как удаляется, поскрипывая половицами, стражница.

Свет в комнате был такой ущербный, что прошло некоторое время, прежде чем Найл сумел разглядеть, что единственное ее убранство составляют несколько подушек, разбросанных по полу. Пахло застоявшейся пылью и сырым тленом. Свет проникал единственно через высоко расположенное окно, заросшее грязью.

Нагнувшись, он подобрал подушку. Она была подмокшей и пахла плесенью. Юношей вдруг овладело необоримое желание рухнуть на пол и разрыдаться. С того самого момента, как он наткнулся на разбухший труп отца, в душе гнездилось безутешное горе. Теперь оно рвалось наружу — властно, яростно, безудержно. Тем не менее в душе оставалось еще что-то от гордости и достоинства, они мало-мальски сдерживали, не давая сдаться окончательно. Опустившись в углу на подмокшую подушку, Найл уткнулся лбом в колени. Никогда еще не ощущал он себя таким одиноким и покинутым, как в эти минуты.

Судя по всему, достоверным объяснением можно считать одно: каким-то образом они проведали, что это он виновен в гибели смертоносца. Если так, то впереди только одно: казнь всех троих прилюдно… Как скрежет зубовный, была мысль, что отвечать за содеянное вместе с ним будут ни в чем не повинные мать и брат.

Но как могли они проведать его тайну? Единственное, что напрашивалось: выдала раздвижная металлическая трубка. Он тогда тщательно ее вытер, чтоб убрать малейшие следы паучьей крови. Но все равно ведь могли учуять так или иначе. Найл проклинал себя за непростительную глупость: надо же, притащить трубку с собой! Нет чтобы оставить ее в пещере!

Тут юноша настороженно вскинул голову и с внимательным напряжением вгляделся в дверь: впечатление такое, будто за ним подсматривают. Но доски, похоже, пригнаны плотно, хоть тараном молоти. Изучив дверь более пристально, Найл убедился, что нет в ней ни трещины, ни дырки от сучка, откуда можно вести наблюдение. Видно, нервы разболтались. Найл снова сел. Однако любопытно: едва он застывал со смеженными веками, уткнувшись лбом в колени, как возникало неловкое чувство, что за ним наблюдают, — из раза в раз, из раза в раз. А как опирался затылком о стену и смотрел прямо перед собой на дверь, так снова вроде спокойно.

Время замедлило бег. Ум подернулся дремотной ряской. Глаза то и дело смыкались сами собой, и Найл крупно вздрагивал, просыпаясь, когда голова бессильно заваливалась набок. Ощущение такое, будто время вообще замерло. После долгого (судя по всему) промежутка времени — часов, наверное, около двух — Найл чутко встрепенулся от негромкого звука: короткий взвизг двери. Юноша внимательно прислушался, но нет, тишина. Он уж подумал, не почудилось ли, как услышал вдруг скрип половицы. Найл перебрался к двери, приник к ней ухом. Ни звука.

Это могло означать лишь одно. Человек по коридору пройти не мог. Будь он каким угодно легким, при такой тишине он все равно неизбежно был бы слышен. А вот паук, с его широченным махом лап, мог, выбирая половицы понадежнее, ступать по обеим сторонам коридора. Скрип двери означал, что он находится в соседней комнате.

И тут стало ясно, отчего оно — чувство, что за тобой следят. Ни к чему выискивать щель в двери. Следят-то не глаза: чужой, посторонний ум скрытно силится проникнуть в мысли. Усталость и уныние полонили Найла настолько, что он и не думал ограждаться. Была попытка метнуться назад, воссоздать в памяти все — каждую мысль, оттенок чувства — с того самого момента, как истаял звук шагов стражницы. Затем, как бы пожав мысленно плечами, решил: а к чему? Теперь уж ничего не исправишь.

И опять время словно зависло. Сейчас, наверное, где-то начало вечера, скоро станет темнеть. Чувствовались голод и жажда, но не очень явственно, все равно что на заднем плане.

В коридоре скрипнула половица, Найл вздрогнул. Кто-то осторожно подбирался, похоже, босиком. Слышно было, остановились возле двери. Заскрипел, подаваясь, засов. Кто бы там ни упирался, дело двигалось явно с трудом. Наконец дверь приотворилась. Женский голос окликнул его по имени.

— Мерлью!

— Тссс! — Гибкая фигура на цыпочках проскользнула в комнату и притворила за собой дверь. — Где ты?

— Здесь, в углу.

Найл так рад был ее видеть, что готов был наброситься и затискать в объятиях, но опасался, что девушка не так поймет.

Мерлью неприязненно огляделась.

— Ужас какой. Неужели и присесть не на что?

— Да вот, подушки есть.

— Что ж, и то ладно.

От ее голоса в душу влилось успокоение, было в нем что-то теплое, чуть ли не родное. Бросив одну подушку к стене, девушка аккуратно на нее опустилась. Найл подсел возле.

— Зачем ты сюда пришла?

— Посмотреть, как ты здесь.

— Но зачем?

— Конечно потому, что тревожилась!

На сердце сделалось вдруг блаженно легко, даже тревожные мысли как-то поблекли.

— Зачем они так с нами поступили?

— Тсс! Не так громко. — Мерлью прикрыла Найлу рот ладонью. Ладошка была мягкая, чуть попахивала благовониями. Найл едва сдержался, чтобы не поцеловать.

— Мне нельзя находиться здесь долго.

— Твой отец знает, что ты здесь?

— Нет, и ты мне обещай, что ему не расскажешь.

Она шептала в самое ухо. Теплое влажноватое дыхание, легкое касание тела пьянили.

— Понятное дело, буду помалкивать. Но зачем нас вот так взяли и заперли?

— Это не его вина. Ему приходится подчиняться их повелениям. Сегодня пауки весь день здесь кишмя кишели.

— Чего им нужно?

— Не знаю, — прошептала она. — Я думала, ты мне расскажешь.

Найл, отстранив лицо, покачал головой.

— У тебя на этот счет вообще никаких мыслей? — деликатно помолчав, спросила она.

— Не знаю я, — вздохнул Найл.

Ладони Мерлью ласково легли на щеки; чуть стиснув, она повернула Найла к себе лицом. Ее глаза близко смотрели на него.