Книга Шок-рок, страница 65 – Стивен Кинг

В Литлхэмптоне в середине зимы было ветрено и уныло. Парк аттракционов был закрыт, пляжные домики закрыты, а индейские каноэ, связанные вместе, болтались посреди лодочного пруда, чтобы до них никто не добрался. Желтовато- коричневый песок кружился по дорожке, а среди кустиков прибрежной травы носились старые конфетные фантики.

Я несколько часов бродил по центру города в поисках Джона Драммонда, но в тот первый вечер я не увидел там никого от трех до шестидесяти пяти лет. Начинался дождь — холодный, затяжной дождь, — и я позвонил в дверь одной краснокирпичной виллы эдвардианского стиля неподалеку от моря и снял себе комнату на ночь.

Заведение было не из лучших, но зато теплым. А еще была рыба с жареной картошкой на ужин, который я разделил с двумя коммивояжерами, матерью-одиночкой и ее сопливым вертлявым мальчишкой в засаленных штанах, а также с отставным полковником, у которого были щетинистые усы, пиджак с кожаными заплатками на рукавах и привычка откашливаться со звуком, напоминавшим артиллерийскую канонаду.

Барабан не гремел, поп его не отпел — просто тело на вал отнесли мы.

Утром дождь еще шел, но я все равно побрел по серебристо-серым улицам в поисках Джона Драммонда. Наткнулся я на него совершенно случайно, в пивнухе на углу Ривер-роуд, где он сидел в каком-то закутке с нетронутой кружкой пива и опустошенным наполовину пакетиком хрустящего картофеля. Он непрерывно курил, глядя в пустоту.

Он очень похудел по сравнению с тем временем, когда я его видел в последний раз, и его седеющие волосы были сильно спутаны. Он немного напоминал постаревшего Пита Тауншенда. На нем были черные штаны в обтяжку и огромная черная кожаная куртка с неимоверным количеством молний и висюлек. На лацкане у него был значок с тремя парами бегущих ног и надписью "Тур бегунов 1986".

Я поставил свое пиво рядом с его стаканом и придвинул стул. Он даже не взглянул на меня.

— Джон? — окликнул я не слишком уверенно.

Он скользнул по мне взглядом и прищурился.

— Джон, я — Чарли. Чарли Гуд. Ты меня помнишь?

— Чарли Гуд? — тупо переспросил он. Потом очень медленно, словно узнавание проникало в его сознание, словно камешек, опускающийся в патоку, он заговорил:

— Ча-а-арли Гуд! Реально! Чарли Гуд! Как твое ничего, чувак? Я же тебя не видел с… А когда я тебя в последний раз видел?

— На острове Уайт.

— Точно. Остров Уайт. Мать твою.

Я отпил немного пива и отер губы тыльной стороной ладони.

— Я тебя со вчерашнего дня ищу, — сообщил я ему.

Он затянулся окурком сигареты, потом ее потушил. Он

ничего не ответил, даже казалось, будто он меня не слышит.

— Даже сам не знаю, зачем, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как можно небрежней. — Штука в том, что Джими меня попросил.

— Джими тебя попросил?

— Глупо звучит, верно? — произнес я, деланно улыбаясь. — Но я с ним встретился в Ноттингем-Хилл. Он еще жив.

Джон достал еще одну сигарету и прикурил от дешевой пластмассовой зажигалки. Теперь он не сводил с меня глаз.

Я сказал уже серьезнее:

— Он пытался попасть в старую обитель Моники. Он не сказал зачем. Дело в том, что он узнал, что ты там жил ка- кое-то время, после того как он… в общем, когда его там не стало. Он сказал, чтобы я тебя нашел. Сказал, что это крайне важно. Не спрашивай меня почему.

Джон выдохнул дым.

— Ты видел Джими, и Джими сказал, чтобы ты меня нашел?

— Именно так. Я понимаю, это выглядит глупо.

— Нет, Чарли. Это не выглядит глупо.

Я подождал, пока он еще что-нибудь скажет — объяснит, что происходит, — но он не хотел или не мог. Он сидел, курил, потягивал пиво и иногда приговаривал: "Джими тебя попросил, о мать твою". Или напевал кусок из какой-нибудь старой песни Джими.

В конце концов он осушил стакан, поднялся и сказал:

— Пойдем, Чарли. Тебе лучше увидеть, в чем тут дело.

Джон, сутулый, с тощими ногами, повел меня по дождю.

Мы перешли Ривер-роуд и вошли в Арун-тирейс, где длинной вереницей стояли небольшие викторианские коттеджи с шиферными крышами и выложенными майоликой крылечками. От кустов воняло кошачьей мочой, а в ветках болтались мокрые пачки из-под сигарет. Джон толкнул калитку дома 17 под названием "Каледонский" и открыл дверь своим ключом. В доме было сумрачно и полно всяких фенечек: миниатюрный корабельный штурвал с заделанным в него барометром, гипсовый бюст седого араба с соколом на плече, огромная уродливая ваза, заполненная выкрашенной в розовый цвет пампасной травой.

— Моя комната наверху, — сказал он и начал первым подниматься по лестнице с невероятно крутыми ступеньками, покрытыми ветхой красной дорожкой. Мы добрались до площадки, и он открыл дверь небольшой жилой комнаты — простой, холодной британской спальни с вышитым покрывалом на кровати, полированным шкафом и плиткой. Единственным признаком того, что это жилье одного из лучших рок-гитаристов после Эрика Клэптона, был блестящий черный "Фендер Страт" с отпечатками пальцев по всей поверхности.

Джон выдвинул убогое плетеное кресло с продавленным сиденьем.

— Чувствуй себя как дома, — сказал он мне, а сам уселся на край кровати и снова достал свои сигареты.

Я боязливо присел, чувствуя себя так, словно сижу на дне высохшего колодца. Я наблюдал, как он снова прикуривает и нервно затягивается. Он выглядел все более возбужденным, и я не мог понять почему.

Но через некоторое время он заговорил низким, безжизненным голосом.

— Джими всегда вспоминал о том времени, когда он гастролировал с "Флеймс", — за много лет до того, как он прославился и все такое прочее, сразу после увольнения из десантных войск. Они выступали в каком-то Богом забытом городишке в Джорджии, и Джими связался с той птичкой. Никогда не забуду, что он про нее сказал: "Сексуальная до мозга костей". Короче говоря, он все ночи проводил с ней, даже если приходилось опаздывать на гастрольный автобус, даже несмотря на то что эта птичка была замужем и все время твердила ему, что муж ее прибьет, когда она придет домой.

Он сказал ей, что хочет быть знаменитым, а она ему — конечно, ты можешь прославиться. Как-то часа в четыре утра она отвела его к одной старой колдунье, и та колдунья дала ему вуду. Она сказала ему, что пока он кормит того вуду, с ним все будет хорошо, он прославится на весь мир и все его желания будут исполняться. Но в тот день, когда он перестанет кормить этого вуду, вуду заберет всё обратно, и он станет дерьмом и больше ничем, просто дерьмом.