Онлайн книга «Сохраняя веру»
|
– Носилки! В реанимацию! – кричит доктор, делая непрямой массаж сердца. В течение нескольких минут палата наполняется медперсоналом. – Ресслер, готовьте дыхательный мешок, вводите трубку. Компрессии грудной клетки пятнадцать в минуту. – Врач проверяет у Веры пульс и выкрикивает новые команды: – Уайетт, ставьте центральный катетер и вливайте лактат Рингера на максимальной скорости. Литр раствора. Эбби, кровь на клинический анализ, тромбоциты, группу и резус. – Давайте выйдем, мэм, чтобы врачи могли помочь вашей внучке. Выпровоженная медсестрой в коридор, Милли стоит, прислонившись лицом к стеклянной двери детской реанимации, и видит, как кто-то разрывает Верину больничную сорочку, чтобы приладить к маленькой груди дефибриллятор. Сама того не осознавая, Милли подносит руку к собственному сильному сердцу. Через полчаса Джоан сидит рядом с Милли в комнате отдыха для пациентов. Она вообще не любит больницы, но здесь ей почему-то – она и сама не может понять почему – особенно некомфортно. Она ободряюще улыбается матери Мэрайи, чтобы та продолжала рассказ. – Доктор считает, – говорит Милли со слезами на глазах, – что можно дать хороший прогноз. Остановка сердца продлилась меньше минуты, дыхательные пути чистые, пульс ровный. Джоан смотрит на девочку, безвольно лежащую на больничной кровати: – Выглядит она неважно… – Но ее сердцебиение под контролем, и температуру сбили. Только кровотечение остановить не удается. – Милли глубоко вздыхает. – Когда же Мэрайя приедет? – Как раз об этом я и хотела с вами поговорить. Ей нельзя приезжать сюда. – Что-то случилось? С ней? – Нет, с ней все в порядке, но по просьбе Малкольма Меца судья подписал приказ, запрещающий ей видеться с ребенком. Они считают, что это она вызывает у Веры симптомы болезни. – Какая… какая нелепость! – восклицает Милли, как будто сплюнув. – Ничего не поделаешь. Запретительное постановление нарушать нельзя. Поэтому я вынуждена просить вас остаться здесь с Верой и звонить Мэрайе, если будут новости. – А сама она даже звонить не может? – (Джоан качает головой.) – Это ее убьет. Милли потирает виски, очевидно не зная, сидеть ей около внучки или ехать к дочери, которая сейчас так остро нуждается в поддержке. Джоан окидывает взглядом коридор, и ей вдруг кажется странным, что отделение детской реанимации почти пустое. Вера здесь единственная пациентка. – Когда будете звонить… – Я постараюсь смягчить правду, – говорит Милли. – Я не дура. Колин входит в темную палату отделения интенсивной терапии и останавливается у изножья кровати. Верины руки разведены в стороны и нетуго привязаны к бортикам кровати, чтобы раны снова не открылись от непроизвольного движения. Ноги укрыты одеялом. Колин смотрит на провода, подсоединенные к груди дочери, на трубку, торчащую из ее горла, на ватные тампоны, прилепленные к ладоням, и не знает, чему верить. Здешние врачи говорят одно, тот психиатр Берч говорит другое, а Мэрайя клянется, что никогда не причиняла Вере вреда. Колин осторожно присаживается на край постели: – Засыпай, сомкни реснички, // Папа купит тебе птичку… – Он прижимается мокрой щекой к щеке Веры и слышит ровное пиканье аппарата, контролирующего ее сердцебиение. – Если птичка петь не будет, // Папа купит изумрудик… Доктор сказал, что у Веры была остановка сердца. Оно просто не справилось со стрессом, когда другие системы отказали. Колин сию минуту отозвал бы свой судебный иск, если бы это помогло Вере снова стать здоровой и бодрой семилетней девочкой. Он наклоняется и неловко обнимает ее. – Обними меня тоже, – шепчет он, а потом произносит уже настойчивее: – Ну давай же! Ей нужно сделать всего одно маленькое движение, и он будет счастлив. Он слегка встряхивает ее, пытаясь привести в сознание. – Не трогайте девочку, мистер Уайт! – Медсестра оттаскивает Колина от кровати. – Но я только хочу, чтобы она меня обняла! – Она не может. У нее руки привязаны. Пока Колин вертит в голове эту фразу, сестра выпроваживает его из палаты. – Ты точно говоришь мне всю правду? – спрашиваю я, с такой силой сжимая телефонную трубку, что на ней, наверное, даже остаются царапины от ногтей. – Разве я тебя когда-нибудь обманывала? Сейчас она спит. – То есть ей не стало ни лучше, ни хуже… Стабильность – это само по себе не так плохо. Это я могу перетерпеть. Что выводит меня из себя, так это невозможность быть рядом с Верой, когда ей плохо. – Здесь Кензи ван дер Ховен. Приехала с час назад. – А этот идиот-психиатр больше не объявлялся? – Тот, который весь день мешался тут? Нет. – Мама замолкает, и я чувствую, что она чего-то недоговаривает. – Ма, что там еще? – Ничего. – Говори, – настаиваю я. – Да ничего особенного. Только вот Колин тоже приходил. – А-а, – произношу я еле слышно. – Вера проснулась? – Нет. Она не поняла, что он здесь был. Наверное, мама говорит так, чтобы меня не расстраивать, но легче мне не становится. Я вешаю трубку и только потом понимаю, что не попрощалась. Вот уже три часа Иэн бродит по улицам Нью-Ханаана. В крошечном городке темно и грязно, все закрыто, кроме кафе «Донат кинг». В этом заведении Иэн уже побывал, и если он придет туда опять, это будет выглядеть странно. А больше пойти некуда. Он садится на край тротуара. В «Виннебаго» его ноги не несут. Хочется оттянуть встречу с продюсерами и подчиненными, которые наверняка не знают, что и думать про сегодняшнюю сцену в суде. К больнице тоже лучше не приближаться, чтобы не привлекать внимания репортеров. Иэн хочет только одного – быть рядом с Мэрайей, но этого не хочет она. Ему трудно сказать, в какой момент эта женщина превратилась в его глазах из мамаши-мошенницы в жертву всего этого безобразия. Скорее всего, перемена произошла в Канзас-Сити. Иэн так старался изобразить заботу о Мэрайе и Вере, что желание помочь им постепенно стало искренним. Но возможно, Мэрайя в помощи и не нуждалась? А нуждался он сам? Иэн никогда не спрашивал себя, почему стал атеистом, но ответ ему и так очевиден. В детстве он перенес тяжелый удар судьбы и поэтому не мог поверить в любящего Бога. После того как у него отняли всех дорогих ему людей, он вообще перестал верить в любовь и принялся лепить из себя того, кому она не нужна. Уподобившись волшебнику страны Оз, он внушил себе, что, если надолго спрятаться за занавесом истинных и ложных принципов, люди перестанут интересоваться, кто он на самом деле. Вероятно, человек – это не только душа и тело. Вероятно, в результате их соединения рождается что-то еще – некий дух, который нашептывает тебе, будто однажды ты станешь сильнее, чем теперь. Это ты, каким ты надеешься или мог бы быть. |