Книга И вдруг тебя не стало, страница 15 – Эр Джей Джейкобс

После того как мы закончили разговор, я повесила трубку и уставилась в окно. Он злоупотреблял медикаментами и скрывал это?

Во время следующего звонка офицер объяснила, что право Паоло на частную жизнь, по мнению департамента, истекло. Они разговаривали с его друзьями, коллегами. Когда она рассказала мне о том, что общалась с семьей Паоло в Аргентине, я почувствовала некое иррациональное смущение, как будто я потеряла Паоло – их брата, их сына, – как браслет, который одолжила.

Женщина-коп объяснила, что полиция не рассматривает это дело как убийство, потому что нет достаточных доказательств. Они проверили банковские счета Паоло и мои.

– Все соответствовало тому, что вы нам рассказали, – добавила она, хотя в южном говоре женщины, словно крошечные колючки, застряли осуждающие нотки.

Я закрыла глаза.

– Мы ввели его имя в национальную базу данных пропавших без вести, – сказала мне женщина-полицейский, – на случай, если Паоло Феррера где-нибудь появится.

Я зацепилась за ее слова. Мне очень не хотелось сознавать, что эта фраза пробудила во мне нездоровый оптимизм. В некоторые ночи я особенно ярко и отчетливо представляла себе, как он объявляется где-нибудь – Орегон, Феникс – с похмелья, с ужасной историей и страшными угрызениями совести. Эти фантазии были единственным, что поддерживало меня. Я засыпала на несколько минут, а когда просыпалась, реальность настойчиво стучалась в мою дверь.

Какой был день недели, казалось уже неважным. Мама присела на край моей кровати и прижала кончики пальцев к подбородку, словно молясь, чтобы я приняла неизбежное и пришла в себя.

– Какие у тебя планы на завтра? – спросила она.

– Мне нужно съездить на озеро, – ответила я. – Хочу осмотреть некоторые его части с северной стороны.

Мама вздохнула. Она убрала руку с моих волос и положила ее себе на колени.

– Это… Это был несчастный случай. Ужасный, ужасный несчастный случай. Ты мучаешь себя. Нелегко потерять того, кого любишь.

– Мам, я…

Я не знала, как подобрее ответить на это.

Ее голос был мягким и осторожным.

– Ты не думала о том, что можешь сейчас находиться в стадии отрицания?

Мне хотелось крикнуть, что я ни хрена не отрицаю, но как я могла? Ответить этому единодушному хору и особенно маме, которая, что самое ужасное, кажется, действительно понимала, через что я прохожу. Опровергнуть ее точку зрения на то, что произошло, значило отвергнуть ее предложение – разделить с ней ее горе, вступить в специфический клуб, который она основала, когда умер мой отец.

Я не могла так поступить.

Я взяла ее руки в свои.

– Я так хочу, чтобы ты мне поверила.

Я никогда не забуду выражение лица моей мамы – смирение, разочарование, желание сдаться. Она разгладила джинсы и подошла к двери. Остановилась и перед уходом молча посмотрела на меня через плечо.

Полиция, Элли, даже мама, казалось, смирились с мыслью, что Паоло умер. Они расследовали смерть, а я – исчезновение. Я знала, что выгляжу сумасшедшей, но если их работа может помочь мне, решила я, пусть будет так.

Когда зазвонил телефон, я сразу вскочила, чтобы ответить. Детектив Мейсон спросил, могу ли я сейчас говорить и сижу ли… Я стояла.

– У меня есть новости. Наши люди нашли парусиновый ботинок десятого размера, серый, который носил, по вашим описаниям, мистер Феррера, в водяной решетке на плотине. Они говорят, ботинок пробыл в воде всего несколько дней.

Я ждала, не зная, что делать с этой новой информацией.

– Такого рода улики… подтверждают наши предположения. Подобные улики находят, когда кто-то неожиданно падает. Простите, я подумал, вы должны об этом знать.

– Значит, вы сосредоточитесь именно на этой территории? Что вы говорите?

В наступившей паузе я услышала слабый вздох.

– Эмили, они исследуют озеро как могут. Как я уже говорил… мусор может оказаться где угодно вдоль берега из-за наличия течений, но у них нет ресурсов для дневных и ночных поисковых групп.

– Чушь собачья, – гневно произнесла я, глядя на шкаф, где стояли мои туфли. – Я сама туда пойду.

Мама повернулась ко мне.

– Я попрошу вас не делать этого, – спокойно сказал Мейсон. Когда я начала его перебивать, он продолжил: – Куда как вероятнее, что вы уничтожите что-нибудь полезное вместо того, чтобы найти то, что они упустили.

До озера было больше часа езды. Снаружи уже начали сгущаться сумерки. Я представила, как продираюсь сквозь кусты, а конус моего фонарика подпрыгивает над ветвями. Мое сердце упало, когда я поблагодарила Андре и закончила разговор.

Одно можно сказать о работе психотерапевта: вас всегда будут преследовать отрывки воспоминаний о том, что пациенты пытались сказать вам, о том, как они пытались объяснить свою боль. Они будут возвращаться к вам. Вы поймете то, что до этого не осознавали. В этот момент внутри словно распахивается новое пространство, и даже если оно не может быть заполнено, оно может содержать понимание чужих страданий, хотя бы и в ретроспективе.

Наконец я позвонила Марти. Я сидела на своем крошечном крыльце, потягивая остывший горький кофе, и, как обычно бывает поздним летним утром, стрекотали сверчки. Он внимательно слушал. Марти, можно сказать, и научил меня слушать. Я могла представить его раздраженное лицо. Даже сейчас я казалась вялой, измученной. Я приказала себе не рассказывать мою историю хотя бы еще какое-то время.

– Господи, – сказал он.

– Да. Я не знаю, что делать.

– Что же ты можешь сделать? Ты работаешь? В каком ты сейчас состоянии?

– Я была в офисе, но отменила большинство встреч. На самом деле у меня осталось не так уж много отпускного времени. У меня зубы мудрости выдирали в феврале.

– А, ладно. Что ж, я здесь.

Я знала – он не шутит.

– Спасибо, Марти.

Некоторые люди дают тебе больше, чем ты можешь дать взамен.

Я вышла из-под льющегося на меня душа, обхватив себя руками за грудь. Вокруг меня начал клубиться пар. Я представила себе, что это такое – упасть на три фута или около того. Вода на носу и губах дала мне почувствовать весь ужас от того, что могло бы произойти, упади я за борт, – плеск озерной воды, нахлынувшая беспомощность. Но случилось ли это? Даже если бы Паоло каким-то образом выпил больше, чем я помнила, и упал бы в воду, оказавшись там, он явно бы проснулся. Конечно, какая-то мышечная память у человека, плавающего всю жизнь, включилась бы, а инстинкт выживания мог бы подтолкнуть его вверх. И, конечно, я бы что-нибудь услышала – всплеск, борьбу.

Однако я ничего не слышала. Ничего не помнила. Только спокойный сон без сновидений.

Какая-то бессмыслица. И только абстрагировавшись от ярости, которая проистекала из полного неведения, я могла себе представить, какой, с точки зрения детектива Мейсона, Эмили Файерстоун могла казаться подозрительной.