Онлайн книга «Как Наталья Николаевна съела поэта Пушкина и другие ужасные истории»
|
А сон между тем продолжал продолжаться. «Да и сон ли это?..» – уже начинала сомневаться Машка, поводя усиками туда-сюда. И тут левый Машкин усик нащупал капельку сметаны. У Машки вновь черные слюнки потекли. Она тотчас набросилась на эту капельку, но… любимая сметанка показалась вдруг противной-препротивной. Зато заплесневелая крошка от вареного горошка, валявшаяся здесь же, Таракашкиной очень даже понравилась. Получилась, что у Машки, ко всему прочему, еще и вкусовые ощущения изменились. «Нет, это все же не сон, – сделала печальный вывод Промокашкина. – Я действительно превратилась в Таракашкину. А раз так, то прощайте любимые оладушки. И любимые подружки тоже прощайте. Прощай, смартфон. Прощай, бассейн… И здравствуй, новая жизнь. Тараканья. Под кухонной мойкой. В обществе других тараканов». Скоро Таракашкина вырастет (если ее до этого бабушка или мама с папой по стенке не размажут), выйдет замуж за какого-нибудь Таракана Таракановича, у нее народятся детки-тараканчики, и… Машка не успел дорисовать столь мрачную для себя картину. – Вот ты куда залез, усатый! – вновь раздался громоподобный бабушкин голос. А вслед за этим послышалось шипение: ПШШШ… Газовая атака! – в ужасе поняла Таракашкина. И не ошиблась. Бабушка применила против внучки газовое оружие – баллончик для травли тараканов. Вобрав в себя побольше воздуха, Машка помчалась куда глаза глядят, точнее – куда усики щупают. Таракашкина ясно сознавала, что стоит ей сейчас хоть разок вздохнуть – и она, перекувырнулась на спинку, задергает всеми своими лапками в предсмертной агонии. Мчалась Таракашкина, мчалась и примчалась в туалет. Из сливного бачка в унитаз текла тоненькая струйка воды. Таракашкина спустилась на самое дно унитаза и стала жадно пить… пить… пить… Потеряв всякую бдительность. А бдительности ей как раз терять-то и не следовало. Потому что над унитазом нависла бабушка-небоскреб. – Теперь тебе, паршивец, точно конец! – торжествующе прогремела она. Таракашкина тык-мык, а куда бежать? Из унитаза так просто не убежишь. Бабушкина ручища уже тянулась к спусковой кнопке. – Бабу-у-ленька-а, не на-а-до!!! – завопила Машка что есть мочи. Но вместо воплей раздалось лишь едва слышное цвирканье: цвирк… цвирк… цвирк… Бабушка спустила воду, и тотчас же на Таракашкину обрушился водопад похлеще Ниагарского, смыв Машку в темную бездну канализации. И что уж там стало с Таракашкиной в канализации – решайте сами, мои маленькие читатели и читательницы. А заодно уж и выберите: во сне все это случилось с Промакашкиной или наяву?.. Таким образом, каждый из вас сможет закончить эту страшилку так, как ему больше нравится. Пистимея Жили-были мальчик и девочка; потом они подросли и стали юношей и девушкой; затем они еще чуть-чуть подросли и – тили-тили тесто – стали женихом и невестой; а вскоре после этого они поженились и превратились в мужа и жену. Ну а вслед за этим жена сходила в роддом и принесла оттуда ма-а-аленьку такую девочку. Так что муж с женой вдобавок еще сделались и папой с мамой. – Утю-тю-тю-тю-тю-тю, – сказал папа своей дочурке, покрутив у нее под носом своим указательным пальцем. А дочка – АМ! – и укусила его за палец. – Ой-ой-ой!.. – заверещал папа от боли. – Она меня за палец укусила! – Ну что ты глупости-то говоришь, – говорит мама. – У нее же зубиков нет. – Да ты погляди, погляди! – тычет укушенным пальцем папа теперь уже под нос маме. Но мама глядеть не стала. А назвала дочку Оленькой. И Оленька стала расти-расти-расти, как это обычно с детьми и бывает. И вот как-то раз, за обедом, Оленька чуть было не выколола папе глаз вилкой. – Ой-ой-ой!.. – заверещал папа. – Она мне чуть глаз вилкой не выколола! – А ты не суйся своим глазом к вилке, – говорит мама. В другой раз Оленька чуть было не проткнула папе карандашом барабанную перепонку. – Ой-ой-ой!.. – опять верещит папа. – Она мне чуть ухо карандашом не проткнула! – А ты не суйся своим ухом к карандашу, – говорит мама. Вскоре у Оленьки выросли прямые черные волосы. А еще вскоре она сказала свое первое слово. Точнее, несколько слов. – Хватит меня называть этим дурацким именем – Оленька! – сказала Оленька. – А как же тебя тогда называть? – удивился папа. – Зовите меня Пистимеей, – сказала Оленька. – А что, очень хорошее имя – Пистимея, – покладисто согласилась мама. С тех пор Оленька стала Пистимеей. И больше уже ничего не говорила. Молчит и растет, молчит и растет. И все чего-то себе под нос нашептывает. – Слушай, – в свою очередь шепчет папа маме украдкой, чтобы Пистимея не услышала, – по-моему, она самая настоящая ведьма. – Да что ты ерунду-то городишь! – раздражается мама. – А почему у тебя тогда все время молоко убегает? – спрашивает папа. – Ой, ну подумаешь, молоко убежало. – А почему тогда в квартире все время лампочки перегорают? – не унимается папа. – Ой, ну подумаешь, лампочка перегорела. – А почему тогда, – приводит папа свой самый главный аргумент, – у меня в супе все время живые муравьи плавают? – Ой, ну подумаешь, муравьишка иногда в суп попадет, – непоколебимо отвечает мама. А вскоре наступило первое сентября, и Пистимея пошла первый раз в первый класс. И принесла оттуда первую двойку. – Это еще что такое?! – строго говорит папа. – Чтобы никаких двоек я больше не видел. А то накажу. А Пистимея ему в ответ: – Зря ты это сказал. И при этом смотрит-смотрит на папу пристально. Папа даже малость испугался. – Просто я хочу, доченька, чтобы ты хорошо училась. – Много хочешь – мало получишь, – отвечает ему Пистимея. И действительно, в следующем месяце папа получил мало, а еще через месяц ему на работе и вовсе зарплату не выдали. Папа, конечно, сразу же в рот воды и набрал на все те годы, что Пистимея в школе училась. Зато Пистимея стала очень даже разговорчивой. Пришла как-то раз из своей маленькой комнаты в большую и говорит: – Что-то больно много народа у нас в квартире живет. Прямо не протолкнуться. – Да где много-то? – возражает мама. – Ты, я да наш папочка. Всего-то три человека. А Пистимея заявляет зловеще: – Третий явно лишний. У папы от этих слов все внутри – уууух – и оборвалось от страха. «Ой-ой-ой, – обреченно думает он. – Мне конец пришел». И в этот самый момент – дзинь-дзинь-дзинь – телефон зазвонил. |