Онлайн книга «Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме»
|
Она опустила младенца к груди Нариман. Тот взял сосок, но не слишком охотно. – Не беспокойся, юная госпожа. Скоро он будет сосать от всей души. – Спасибо, Садра, – сказал Моуфик. – Аль-Джахез сделал хороший выбор. Я в долгу перед вами обоими. – Это большая честь для меня, господин. – Она вышла из шатра. – Каков малыш, а, Лисичка? Он стал Молотом Господним еще до того, как сделал первый вдох. Нариман уставилась на него. Он не просто устал, но и был чем-то обеспокоен. – Всадник? – Он тут, недалеко. – Я так и думала. Я его чувствовала. – Я пытался его выследить, но он меня избегал. Я не осмелился заходить далеко. – Может быть, завтра… «Тебе никогда его не поймать, – засыпая, думала она. – Он обманет тебя с помощью Силы. Ни одному воину его не поймать. Лишь время или хитрость может его убить». Она заснула. Ей снился всадник и чувства, которые охватили ее с ним в третий раз. Подобное снилось ей часто. Это было единственным, что она скрыла от Моуфика. Он бы ее не понял. Она не понимала сама себя. Возможно, в душе она все-таки была шлюхой. VIII Нариман назвала ребенка Миср Сайед бин Хаммад аль-Мубураки, что означало «Миср Сайед, сын пустыни, из племени аль-мубурак». Слово «Хаммад» могло означать также мужское имя, и оно стало именем ее несуществующего мужа. Однако дед Мисра называл его Тоуфик эль-Масири, или Верблюжьи Ноги, по причинам, казавшимся забавными лишь ему одному. Миср быстро рос и учился и отличался удивительным здоровьем. У него редко бывали колики или боли, даже когда резались зубы. Большую часть времени он был весел и счастлив и всегда удостаивался крепких объятий от деда. Нариман постоянно удивляло, что она может настолько любить одного человека. – Как могут женщины любить больше одного ребенка? – спросила она. Моуфик пожал плечами: – Для меня это тайна. Я был у матери единственным. Как и ты у твоей. Первые два года прошли словно идиллия. Ребенок и козы отнимали слишком много времени, чтобы беспокоиться о чем-либо еще. Однако на третий год Моуфик помрачнел. Его душа уже не лежала к забавам с Мисром. Однажды Нариман увидела, как он точит боевой меч, глядя на холмы. Потом она поняла: он ждал всадника. Мысль об этом пробудила в ней прежние фантазии. Ей страстно хотелось встречи с шагуном. Она держала левую руку над огнем, пока боль не выжгла желание. Вскоре после того, как Мисру исполнилось три года, Моуфик сказал: – Я собираюсь встретиться с аль-Джахезом. Пора тебе стать вдовой Хаммада. – Будет ли там безопаснее? Не заявится ли шагун, как в прошлый раз? – Аль-Джахез считает, что нет. Он полагает, что жрецы его прогонят. Нариман подошла к пологу шатра и окинула взглядом недружелюбные холмы. – Иди к нему. Я боюсь возвращаться туда, где люди могут покрыть меня позором, но еще больше я боюсь шагуна. – Я надеялся, что ты так скажешь. Она слегка успокоилась. Ночь прошла без происшествий. Моуфик должен был вернуться к полудню. Если чем-нибудь себя занять… Был почти полдень, когда Миср крикнул: – Мама, дедушка едет! Вздохнув, она отложила дела и вышла ему навстречу: – О нет. Да сохранит нас Каркур… Вряд ли стоило винить Мисра за ошибку. Он редко видел кого-либо верхом, кроме Моуфика. Шагун был далеко внизу в долине и двигался в их сторону. Он казался крупнее, чем был, словно далекий город, видимый сквозь дымку на горизонте. Он ехал не спеша, и скачущий конь словно гипнотизировал Нариман. Казалось, он нисколько к ней не приближался. – Иди в шатер, Миср. – Мама? – Иди. И не выходи, пока я не скажу. Что бы ни случилось. – Мама, что такое? – Миср! Иди. – Мама, ты меня пугаешь. Она яростно посмотрела на него, и он нырнул внутрь. – И закрой вход. Она повернулась. Всадник выглядел вдвое крупнее обычного, но, казалось, нисколько не приблизился, хотя и ничуть не замедлился. Она почувствовала нарастающую боль в сердце и вместе с ней – жар в чреслах. Она знала, что всадник овладеет ею, и греховная часть души страстно призывала его к себе. Он подъехал ближе. Она подумала о том, чтобы бежать в холмы, но – смысл? Он все равно бы ее догнал. А Миср остался бы один. Схватив охотничий лук Моуфика, она послала стрелу в сторону всадника, но промахнулась. Она хорошо владела луком – лучше, чем отец, которого постоянно удивляло, что женщина может в чем-то превосходить мужчину. Промахнуться она не могла. Она послала вторую и третью стрелу. Обе прошли мимо. Четвертая воткнулась в его джеллабу, но лишь потому, что он был уже близко. Пятой не последовало. Она взглянула в его глаза. Лук выпал из руки. Всадник спешился и направился к ней. Из последующего часа она запомнила лишь одно мгновение. Миср вышел из шатра, увидел насилующего ее всадника, подбежал и укусил его в зад. Это воспоминание осталось с ней навсегда, вызывая смесь изумления и боли. Потом он посмотрел ей в глаза, и она провалилась в сон, подчиняясь его воле. Ее разбудили полные ярости и ненависти ругательства. Ей не хотелось открывать глаза. Она вспомнила неумолимое приближение человека в черном, поднимавшегося из долины по прямой, словно стрела времени, линии. Она вспомнила его прикосновение, ее лихорадочный отклик. Почувствовав тепло солнечных лучей на обнаженной коже, она вскочила и завернулась в брошенную одежду. Моуфик рубил топором упавшее дерево, продолжая ругаться. Он проклинал как Каркура, так и Господа Ученика. Наконец, выбившись из сил, он уселся на ствол дерева и заплакал. Нариман подошла к нему, желая утешить: – Все в порядке, отец. Он не причинил мне вреда. Он снова меня опозорил, но не причинил вреда. – Она обняла его. – Все будет хорошо, отец. – Лисичка, он забрал Мисра. На этот раз дело не в тебе. IX Нариман изменилась, ожесточившись от горя. Нариман из Вади-аль-Хамама ее бы не узнала. Та Нариман пришла бы в ужас, увидев ее. Моуфик привел ее к аль-Джахезу. Капитан был в ярости. Он послал людей прочесать все вокруг, поднял тревогу по всему королевству и обратился к Святейшим храмам Мразкима, требуя анафемы и молясь о божественном вмешательстве. – И это все, что я могу. Но это бесполезно – его никто не видел. Те, кто служит повелителям, уходят и приходят когда пожелают. |