Онлайн книга «Смотри, я падаю»
|
Он идет обратно, откуда пришел. Вверх по кряжу, в сторону машины, наклоняется, стараясь сократить площадь собственного тела, подставленного солнцу. Они садятся внутри. В холоде, который существует, пока его кто-нибудь не выключит. Туристы пусть потеют за столиками на тротуаре под сине-белыми полосатыми маркизами. На стене за спинами Тима и Акселя Биомы висят черно-белые портреты покойных актеров и актрис, Ава Гарднер и Одри Хепберн, Ривер Феникс и Хит Леджер. На другой стене висят открытки, которые клиенты кафе прислали из Лос-Анджелеса, Сантьяго-де-Чили, Мауи, Куала-Лумпура, Найроби. Стулья, на которых они сидят, качаются, Аксель Биома заказывает пиво, не спрашивая, чего бы тот хотел. – Ты угощаешь, ты платишь, – говорит Аксель и вытирает пот со лба, поправляет свою рубашку бренда «Прада» со стилизованным под гавайский узором. – Этим кафе владеют евреи, – говорит он. – Ты не знал? Если бы у них было не такое хорошее пиво, я бы сюда не ходил. Евреи ненавидят черных, а мы ненавидим их. То же самое с цыганами. Нет ничего лучше взаимной ненависти. И ничего более присущего людям. Пиво они импортируют, какая-то израильская марка. Попробуй, стоит того. Тим заказывает себе пиво. Он позвонил Акселю и спросил, могут ли они увидеться в Portixol, всего в паре сотен метров от редакции газеты Diario de Mallorca. Сказал, что ему нужна помощь с некоторыми сведениями, и Аксель знает, что Тим всегда оказывает услугу за услугу, так что он пришел. – Что ты хотел? – спрашивает Аксель, расстегивает вторую пуговицу рубашки и смотрит в сторону пляжа, купающихся людей, их силуэтов в ярком солнце. – Что ты знаешь о раковом центре, который собирались строить в низине у подножия горы Tramuntana? – Я знаю то, что мы писали в Diarion. Я сам собирал материал для некоторых статей. – И что случилось? Это правда, про динозавров? Тим ничего не говорит о том, что он только что был на этом месте. И что он там видел. Приносят его пиво, он делает большой глоток и смыкает губы. – Ты был прав, это самое вкусное пиво, которое я пил. Аксель вытягивает шею. – Я же коносьер, говорит он и пялится на двух молодых парней, которые проходят мимо по тротуару, голые до пояса, мускулистые и блестящие от масла. Он присвистывает. Наклоняется к Тиму. – Я тут постоянно возбуждаюсь летом. Тим улыбается. – Хорошо тебе. – Ничего хорошего, Тим. Мешает. Аксель снова глотает пиво. – Почему тебя это интересует? – Имеет значение? – Нет, на самом деле не имеет значения. Это было по-настоящему престижное строительство, – говорит он. – Я знаю, что городские власти хотели, чтобы этот центр стал частью маркетинга города. Ты же понимаешь, в том же стиле, как они рекламируют пятизвездочные отели и культурное наследие Пальмы, вместо свинства в Магалуфе и El Arenal. Центр должен был создать образ новой, прогрессивной Мальорки, где мы не только загораем, пьянствуем, принимаем наркотики и шляемся по проституткам, но и решаем загадку раковых заболеваний. Вместе с ИТ-центром это могло бы стать Кремниевой долиной Европы. Сюда стали бы съезжаться таланты, привлеченные климатом и the easy fucking lifestyle [101]. – Звучит как реклама, которая наверняка пришлась бы по душе всему лобби гостиничного бизнеса. Аксель Биома смотрит на молодого человека в белой майке «Чемпион», покупающего в баре бутылку воды. – Да, так же, как мне бы хотелось поиметь в попку вот того парня. – Перестань. – Нет, ну честно, Тим, подумай сам. Это звучит не только как реклама, но и как то, за что обеими руками ухватились бы коррумпированные политики. Они обожают дорогие стройки. Больше, чем родных детей. А тут явный шанс распилить общественные средства, а заодно и получить откаты от немца и подрядчиков. Тиму хочется, чтобы Аксель говорил шепотом, он не хочет, чтобы кто-то из обгоревших до красноты потных туристов за столиками услышал, о чем они говорят. – То есть ты удивлен, что стройка остановлена? Аксель сначала отрицательно качает головой, и потом кивает. – Из-за одной косточки динозавра, да. За этим явно должно быть что-то другое. С каких это пор на острове начали беспокоиться о доисторических обломках шейки бедра? – А что другое может за этим стоять? – Откуда мне знать? Поругались на тему, кому и сколько полагается отката? О чем могут спорить коррумпированные? О деньгах, конечно, в той или иной форме. Всегда. – Но вы копались? – Немного. Но ничего не откопали. Ты же знаешь, какие дымовые завесы они могут устроить. А прозрачности по отношению к прессе тут ровно ноль. Так что мы не нашли вообще ничего. Аксель смотрит на свои ногти, они блестят от полировки. – Может, раскопки и этот гигантский динозавр и были подлинной причиной. Я не знаю, – говорит он. Тим допивает пиво, и Аксель выкрикивает заказ, обращаясь к темноволосому бармену, протирающему за стойкой бокалы. – Дадут нам еще этого оккупационного и поселенческого пива из Израиля? – Coming right up [102], Аксель. – Ты еще что-нибудь знаешь о стройке? Как нашли этого динозавра? – Я брал интервью у одного рабочего. Доминиканца. Они начали копать там, где должен был быть заложен фундамент одного из зданий, и в первый же день он увидел кость. А прораб сразу остановил работу. – Странно, ведь они могли просто спрятать эту кость и промолчать? – Именно. Доминиканец был удивлен, могу сказать. И ему, и другим нужен заработок, им платят почасово, они хотели копать дальше, но нет, нет. Стоп, и все. – А потом начались раскопки? – Они и сейчас идут, насколько мне известно. – Есть у тебя номер доминиканца? – Само собой. Я всегда разоблачаю свои источники информации. – Я же твой друг, Аксель. – Конечно. Но деньги, Тим, такая вещь – они или есть, или их нет. Я давно присматриваюсь к рубашкам от «Баленсиаги» в бутике на углу. Тим достает портмоне. Двигает пять из сотенных купюр Петера Канта через стол. – Рубашка стоит семьсот. Еще две банкноты на стол. Аксель берет деньги, кладет их в карман брюк и достает телефон. Нажимает на кнопки. Произносит имя. Номер. Адрес. Тим встает. – Не забывай, что ты тут чужой, – говорит Аксель. – Ты можешь дорыться до гнойных язв, сам того не понимая. |