Книга Одна судьба, страница 94 – Евгения Мэйз

Я иной раз не верю, что происходит именно со мной. Одно время жизнь пугала меня тем, что подбрасывала одно событие куда хуже прежнего. Теперь маятник качнулся в другую сторону. Все началось с воскрешения Рафаэля, потом в мою жизнь вернулся… кот. Тот самый который защищал меня от Рафа, шипел на него и добрел на морских деликатесах. Я долго не могла поверить в то, что это он. Рафаэль говорит, что этот зверь, бегающая муфта и есть тот самый Фрискес. Он отзывается на данную Лизой кличку, ластится, а когда увидел меня впервые несся так, словно превратился в котенка. Но вскоре Фрискес одумался, собрал котовьи сантименты в лапу и стал вести так, как каждый кот на свете, то есть глядя на всех свысока.

Потом… Я встретила старых друзей. Ник и Света, те самые, что лечили меня и вечно препирались друг с другом. Они теперь женаты и воспитывают Паоло.

Вряд ли я могла предположить, что все сложится таким образом. Я часто представляла, как встречаю его, искала Паоло в каждом смуглом мальчишке и не могла вынести, что он возненавидел меня за то, что я бросила его, оставила в этом новом мире одного. Он ведь мой. Он семья и должен быть с нами.

«Вот он мой, Пашка! — Лана прижимает к себе Паоло, оставляя на нем, как и на мне следы муки. — Правда похож?»

«Очень! Один в один!»

Он загорел, вытянулся, стал мало-помалу превращаться в юношу, его глаза не перестали быть взрослыми, но стали совершенно другими — спокойными и такими счастливыми, совсем, как у обнимающей его Ланы. Не помню, когда плакала так как вчера в последний раз.

— Мам?

— Ммм?..

Я ставлю перед Анной тарелку с овсяной кашей и еще две поменьше, игрушечные для двух драгоценных бегемотов. Кусочки банана и ананаса завершают вид утренних блюд.

— Ты сказала, что Клейтон друг…

Меня словно холодным душем окатило. Я рано или поздно ждала этого разговора. Знала, что дочь осмыслит все как следует, а потом пойдут вопросы. Хорошо, что энциклопедию с устройством и физиологией человека я пока припрятала в самый дальний угол библиотеки Вэста.

— Все верно.

— Раф тоже твой друг?

— Именно.

Рыбка бросает взгляд в сторону спальни, и я примерно представляю, чего конкретно будет касаться следующий вопрос. Меня одолевает чувство досады, стыда и веселья. Я слышу, как заворочался Раф и не тешу себя иллюзией, что он просто спит и не в курсе этого разговора.

— Маркиз никогда не спал в твоей кровати.

— Потому что маркиз просто друг, а вот Раф тот, которого я люблю.

— Но маркиза ты тоже любишь.

— Не так как его. Ты же слышала, как я назвала вчера Рафаэля?

Она утвердительно трясет хвостиками.

— Рафа я хочу обнимать и целовать, чтобы он просыпался со мной по утрам, а вечером подтыкал одеяло и желал спокойной ночи, а вот с маркизом такого нет.

Анна кивает, продолжая заниматься кашей. У нее задумчивый вид, не такой, как вчера или позавчера. Раф засыпает в моей постели уже не в первый раз, и спальня стала общей не неделю и даже не месяц тому назад, но Эй-Джей созрела именно сейчас.

— А Паоло?

Я давлюсь кофе, не ожидав, что нелегкий для меня разговор повернет в такую сторону. Кто-то давится смехом, заглушая свой хохот подушкой в соседней комнате. Мне и смешно, и досадно одновременно.

— Мы много раз говорили с тобой о том, что люди делятся на плохих и хороших, чужих и близких, знакомых и друзей. С друзьями происходит тоже самое. Одни нам очень близки, потому что дороги нам, им нравятся те же вещи, книги, музыка, фильмы, потому что они разделяют с нами наши интересы, помогают в горе и в радости…

— А другие?

Бобу вымазан кашей от уха до уха, а Шоко радуется объемам великоватой для него тарелки.

— С другими все точно также, только их мы не хотим отпускать и делиться с кем бы то ни было. Мы беспокоимся за них чуточку больше, потому что они заняли самое важное место в нашей душе и сердце. Вот так у меня с Рафом.

— А я?

О, Боже!

— А ты одна. Единственная, самая главная и неповторимая.

Дочь светлеет лицом. Кажется, ее совсем не Раф беспокоил, а то, что я стану любить ее меньше.

— Прекрати кормить Бобу и ешь уже сама. Овсянка остыла.

Анна спрыгивает со стула и подходит ко мне, обнимая, тихо говоря мне, но и не мне вовсе.

— Ты слышишь? Я главная.

Я глажу ее по голове, по спине и затылку. Она самая главная. Она моя победа. Моя новая жизнь.

* * *

— Хочешь обнимать и целовать?

Раф усаживается на кровати и забрасывает себе за спину подушку. Его синие глаза блестят, так красиво и ярко переливаясь на утреннем свету, притягивают подойти поближе и убедиться в том, что они и в самом деле такие.

— Я начинаю задумываться, а правильно ли я выразилась, — говорит она деланно сердито, но улыбается пусть и про себя, вспоминая разговор с дочерью. — Ты тоже заметил, как она уточнила насчет Клейтона и Паоло? Почему не вспомнила про Нирана?

Смышленая Рыбка начала издалека, выведала все и расставила все точки над i уже на этом этапе.

— Я значит не в счет?

— Тебя она уже потеряла, — смеется Алекс. — С тобой уже ничего не поделать, и ты мой.

Алекс, чуть помедлив, садится к нему на колени.

— Мне очень понравилось твое обращение, — Раф придвигает ее к себе, берясь за тонкий пояс халата. — Что вчера, что сегодня.

Светлая ткань легко поддается его рукам, медленно расходится в стороны, обнажая сначала грудь, а потом и живот.

— Ты, кстати говоря, первый раз назвала меня так.

Алекс наклоняется и просто целует его в губы, осознав, что соскучилась по такому простому прикосновению, шепчет в них:

— Это ты так думаешь.

— Даже так?

Халат соскальзывает с ее округлых плеч, оставив вместо себя каскад блестящих темных волос. Алекс еще пахнет ночной охотой, джунглями, непередаваемым ароматом остывающей африканской земли и пролитой кровью.

— Именно. Я не теряю надежды на то, что однажды ты согласишься на мое предложение.

Она привстает на месте, усаживаясь поудобнее. Его захватывает то, что он видит и чувствует. Держать себя в руках совсем не так просто, как кажется. Он держит ее за бедра, пока еще только поглаживая, дразня ее тем, что практически никак не реагирует на ее прикосновения. Почти никак.

— Это на какое же?

— Руки и сердца.

Неожиданно. Раф хмыкает, привлекает ее к себе, когда она тянется к нему, улыбаясь, за новым поцелуем.

— Все смеешься надо мной, Дарресон?