Книга Фея-крестная Воробьёва, страница 20 – Вероника Колесникова

Всего-то? Я думала, там у нее косинусы за синусы в голове зашли и сложили наобум мою фамилию.

— Маргарита Владиславовна… — начинаю я.

Меня перебивает запыхавшийся Максим Леонидович, появившийся в проеме двери. Он переводит дух и спрашивает:

— Все нормально?

Грымза удивленно глядит на него:

— А что у нас тут должно быть не нормально?

— Мне показалось, что что-то случилось.

— Ничего особенного, мы разобрались.

Мы с Грымзой недоуменно переглядываемся. Видинеев все также стоит в дверях.

— Может быть, что-то случилось у ВАС? — делает она акцент на последнем слове, прерывая паузу.

— У меня все в порядке.

— В таком случае, попрошу вас вернуться к работе. Воробьева, расчет возьмете в бухгалтерии.

— Спасибо, Маргарита Владиславовна. Ну так я поеду? И, наверное, мне уже нет смысла возвращаться сюда?

— Конечно, нет. Я вас уже не жду. До свидания.

Видинеев коротко выдыхает, когда я прохожу мимо него и следует за мной до моего рабочего места. Я медленно убираюсь на столе под его прожигающим взглядом, подхватываю сумку и иду переобуваться в соседний кабинет, безлико махнув на прощание улью.

— Ты уходишь? — Он ждет меня, прислонившись к косяку у входа.

— Ухожу, как видишь.

— Зачем?

— Надо мне, Видинеев, не видишь?

- А может быть, ты торопишься?

— Боюсь, завтра уже будет поздно! — Огибаю мужчину и быстрым шагом иду в бухгалтерию, захлопнув прямо перед его носом дверь.

Степановна, наш главбух, выдает конверт и щурится.

— Что ты такая довольная, Воробьева?

— Тык домой пораньше иду, Анна Степановна!

— Домой? А не куда-нибудь налево, а? — Она подмигивает мне. Мол, дело молодое, плавали — знаем. Да какое налево? Я и направо-то уже ходить разучилась, а тут какое-то «лево»!

— Домой-домой. — Прощаюсь и выхожу, натягивая на ходу шубку.

— Давай помогу. — Видинеев выхватывает у меня из рук сумочку и я, с достоинством кивнув, натягиваю рукава.

— Ален, давай поговорим. Зачем ты уходишь? Это неправильно. Ты не должна!

— Очень даже должна! Мне Маргарита так и сказала: Воробьева, это твоя обязанность — сплотить таким образом моральный дух коллектива.

Видинеев напряжен. Это видно по побелевшим пальцам, с силой сжавшим ручки моей сумочки. Я пытаюсь ее забрать. Тот не отпускает.

— Алена! Не нужно идти у кого-то на поводу! Не нужно этого делать, зачем? Тем более сейчас, прямо перед Новым годом!

— Ну так именно сейчас это и нужно сделать, Видинеев! — рассердилась и вырвала-таки сумочку из рук сослуживца.

Он нервно вздыхает и резко проводит рукой по волосам. Этот жест выглядит как-то отчаянно, но при этом мило.

— Я могу что-то сделать для тебя? — тихо говорит он, опустив глаза.

Молчу и застегиваю шубу.

— Может быть, подвести тебя?

А вот это мысль! Пока я доберусь до театра, пока поеду обратно, окажусь дома как раз в то время, что возвращаюсь обычно и никакого счастья от незапланированного побега с работы не испытаю.

— Давай, хорошая мысль. Даже странно, что она появилась в твоей пустой голове, Видинеев! — он затравленно заглядывает мне в глаза, бежит по коридору за курткой и провожает меня к машине.

Пока греюсь вместе с нутром автомобиля, Видинеев чистит ее от снега, смешно при этом подпрыгивая, когда белые хлопья залетают ему в лицо или рукава.

Ох, я снова начинаю на него засматриваться! Так, надо собраться, собраться! Мысленно собираю себя по частям и встречаю его уже вполне равнодушно.

— Домой? — смотрит он на меня страдальческим видом уличной собаки.

— Сначала в театр.

Видинеев удивлен.

— В театр?!

— А ты куда думал? В театр, в театр. Меня Маргарита послала, деньги им отвезти!

— Так ты не увольняешься?

— С чего ты взял? — настала моя очередь удивляться.

— Вы так говорили в кабинете, и ты пошла в бухгалтерию сразу, я понял, что за расчетом.

Если бы на месте водителя сидел не Максим, я или насмеялась вдоволь, или надавала ему сумочкой по голове за глупость.

Но сейчас только хихикаю, видя, как расслабляется его лицо, а потом глаза, шея, руки на руле.

— Ну и напугала ты меня, Воробьева! — он счастливо заглядывает мне в глаза, от чего я начинаю смущаться.

Так. Надо как-то перебороть это некстати появившееся ощущение. Видинеев уверенно ведет машину и все время смотрит, улыбаясь, на меня.

Мне становится не по себе еще больше, и я прибегаю к своему излюбленному трюку — беру в руку сотовый, будто бы почувствовав виброзвонок и начинаю вести уверенный диалог с несуществующим собеседником.

— Але. Да, у меня все хорошо. Вот, еду в театр, заплатить за завтрашний корпоратив. Почему-то деньги из банка не дошли и только сегодня вернулись обратно. И такое бывает! Ни разу не сталкивалась, честное слово. Видимо, перед Новым годом все с ума посходили. Да, да, — качаю головой.

И испуганно вздрагиваю, выронив из рук аппарат, когда молчащий телефон предательски разражается громкой мелодией звонка прямо в мое ухо.

Видинеев, поняв, в чем дело, счастливо смеется на весь салон, запрокинув голову на спинку кресла. И не может успокоится, даже когда я недовольно шиплю на него, пытаясь объяснить Ульянке, что на работу сегодня уже не вернусь.

Он паркуется прямо на дороге, включает аварийку, и начинает даже не смеяться, а прямо гоготать на всю машину. Ох, никогда его таким не видела. Громко смеется, утирает рукавом слезы, выступившие в уголках глаз, снова откидывается на спинку головой и от души заливается заразительным смехом. И мое смущение пропадает, и вот уже мы смеемся с ним вместе, заливисто и искренне.

Вот смех утихает, наши взгляды пересекаются, и снова, заразившись один от другого, хохочем на весь салон автомобиля.

Наконец и эта волна сходит на нет. Стекла в автомобиле запотели, и мы снова будто стали ближе друг к другу. Максим смотрит на меня блестящими карими глазами, и я снова не могу оторвать от него глаз. Словно притянутый канатом, очень медленно он приближает свое лицо к моему.

Я медленно закрываю глаза и начинаю медленный внутренний отсчет. Пять. четыре… три. два…

Сквозь вату в ушах прорывается звонок его мобильного и все очарование момента рушится. Ох, слава богу. Еще одного объяснения в стиле «мы не подходим друг другу, ты ошиблась» я не выдержу.

Вытираю вспотевшие ладони о шубу и вполуха слушаю, о чем он ведет разговор. Ничего не понимаю, кроме того, что Видинеев отказывается от какой-то встречи. Он косится на меня одним взглядом, пытаясь говорить односложно, но собеседник не настроен на рубленые фразы, наконец Максим не выдерживает, рычит в трубку: