Книга Покажи мне дорогу в ад. Рассказы и повести, страница 70 – Игорь Шестков

Рассказал ему про сапоги с шпорами. Морщины показали понимание и сочувствие.

— С шпорами? Что-то я не помню сапог у входа в дом… Ну и что вы от меня хотите?

— Загипнотизируйте меня и помогите вспомнить, где я эти чертовы сапоги видел. Сможете? Это ведь легче, чем алкаша от водки отвадить или по фотографии определить, где убийца спрятался…

— Давайте попробуем. Только вы не должны внутренне мне противостоять… упираться… наоборот… расслабьтесь… позвольте себя усыпить… а там посмотрим.

Я шепнул несколько слов на ушко Лили (она посмотрела на меня, затем на господина Валентина своим особенным взглядом и скептически хмыкнула), затем взял под руку госпожу Рисе, отвел ее в сторону и попросил запереть меня и гипнотизера на полчаса в библиотеке. Объяснил, зачем. Она закивала.

— Только, чур, потом расскажете всем нам о результатах! Ужасно интересно.

— Конечно расскажу. Если будет что рассказывать.

— Если ничего не получится, то придумайте что-нибудь экстравагантное. Вы же писатель, это ваша работа. А-то у нас вечер какой-то кислый получился. Обещаете?

— Обещаю.

Дверь за нами закрылась. Замок щелкнул. Мы сели в кресла напротив друг друга. Гипнотизер попросил меня закрыть глаза и ровно и глубоко дышать. Взял своей правой рукой меня за запястье левой руки. Начал считать вслух.

— Один, два, три, четыре, пять…

Голос его звучал как-то странно. Он считал громко и очень медленно… слова произносил торжественно. Как военный диктор — обратный отсчет перед взрывом атомной бомбы…

На «девяти» меня потянуло в сон. А цифру «шестнадцать» я уже не слышал. То ли он действительно меня усыпил, то ли я сам заснул.

Проснулся я между тридцатью четырьмя и тридцатью пятью. Открыл глаза…

Господин Валентин все еще держал меня за запястье. Мы по-прежнему сидели напротив друг друга. Только не в креслах, а на казенных металлических стульях!

Между нами стоял длинный стол. Тоже металлический. С фигурными вмятинами и кожаными ремнями для фиксации лежащего на нем человека.

Это что?!

Представил себе, как лежу, связанный, на этом столе. Рядом — хирург в противогазе с маленькой хромированной циркулярной пилой в руках.

— Бу-бу-бу. Потерпите, больно будет не долго! Не дергайте ножками, пациент номер тридцать пять. А не то начнем пилить не поперек, а вдоль…

Мы находились в большой комнате без окон, с широким зеркалом вдоль одной из стен. С пыточным столом посередине.

В этой комнате не было двери!

— И долго я спал? Где это мы? Что это за столик тут? Из концлагеря?

— Спали вы только полминуты. А вот где мы, спросите лучше свое подсознание. В некотором смысле, мы — внутри вас. В комнате, которую создала ваша память. Вот вы и скажите, где мы и почему. Столик этот милый — ваша креатура. Спросите себя, кого вы хотели на нем помучить.

— Никого. Мой садизм — только темно-фиолетовая краска в тексте.

Я встал, потрогал стены.

Закрыл глаза, напрягся… да так сильно, что почувствовал, что что-то сломалось…

Проломил панцирь жука-оленя?

Открыл глаза. Господин Валентин пропал.

Я был один в этой жуткой комнате без окон и без дверей.

Если он прав, и все это построила моя память, то… то все тут должно казаться мне… виртуальным, что ли. А тут — такая пугающая, назойливая даже в синеватом резком свете предметность. Каждую пылинку видно на столе.

Кстати, а откуда свет? Нет ни ламп, ни люстр…

Подошел к зеркалу. Постучал по нему костяшкой указательного пальца.

А потом ударил его головой. Боднул, как теленок.

Зеркало издало такой звук, какой получается когда стучишь по большой двуручной пиле, и она начинает противно вибрировать.

Зачем я ударил зеркало? Заставь дурака богу молиться…

Если я во сне, то мне не должно быть больно. А если меня, пока я спал, приволокли сюда… уж не знаю, кто и как… то больно мне будет и еще как.

Мне было больно. Даже кожу содрал на лбу.

Но с другой стороны, прошептал мне какой-то гадкий голос, это может быть и не боль, а воспоминание о боли… так что ничего ты не определил, ТАК ничего определить нельзя.

— А как можно?

— Сам знаешь.

— Ничего я не знаю.

— Знаешь. Надо умереть. Убить себя. Если очнешься, значит ты был под гипнозом. А если того, пустота, тогда, извини, подвинься. Что, слабо?

Слабо, слабо.

На что же эта омерзительная комната с интересным столом походит?

Ну да, да, на комнату для допросов. Ты тут кувыркаешься, а на тебя полицейские смотрят с другой стороны зеркала, посмеиваются. Или греи.

Дознаватель говорит с потерпевшей.

— Тот? Внимательно смотрите, не торопитесь! Он насиловал вас. Разве такое чудовище можно с кем-нибудь перепугать? Татуировка на лбу. Машина, а не человек. Посмотрите на его руки, его рубашку, на брюки. Переодеться он бы не успел. Может быть, что-то узнаете.

— Не знаю. Там было темно. Может и он. А может и нет.

Тут я посмотрел на свои руки и… не узнал их. Крепче и моложе моих. Загорелые.

Подбежал еще раз к зеркалу и всмотрелся в отражение.

Так… спокойно… это не я. И не похож.

На лбу у меня вытатуировано число 35. Размером с отпечаток большого пальца.

Высокий, худющий парень, лет на сорок меня моложе. Похож на сына фермера с американского Запада.

Грубые парусиновые штаны, помочи… клетчатая рубашка без воротника. Жилетка. Сапоги с шпорами.

Кто же я такой?

Пациент тридцать пять?

Я вам сейчас покажу, кто я такой… схватил стул и начал изо всех сил бить им по зеркалу.

Первые два удара оно выдержало, только опять завибрировало гадко, а после третьего удара неожиданно раскололось… осколки усеяли линолеумный пол.

За ним, как я и ожидал, была другая комната. И эта комната была пуста.

Но в этой, второй комнате, была дверь. И дверь эта была полуоткрыта.

Легко, как испуганный олененок, перепрыгнул разделяющую комнаты перегородку. Подлетел к двери.

Открыл ее… и вышел…

Передо мной простиралась долина, на которой паслись тысячи коров…

Несколько десятков ковбоев пытались загнать их в загон.

Звенели цикады, лаяли собаки, бешено мычали коровы…

Солнце палило немилосердно, но мне не было жарко.

Я ловко вскочил на стоящую неподалеку лошадку и поскакал к стаду.