Книга Эль-Сид, или Рыцарь без короля, страница 34 – Артуро Перес-Реверте

– Эмир рассказал мне, что вы много читаете. И совершенствуетесь в каллиграфии, копируя суры.

– Вас это удивляет?

– Немного.

– Разве в христианских странах нет женщин, которые занимались бы тем же?

– Боюсь, что трудновато сыскать таких.

Оценивающе рассматривая его, она помолчала, прежде чем продолжить:

– Ваша жена ведь читает?

– Разве что молитвенник.

– А писать умеет?

– С грехом пополам… Она из аристократической семьи.

– Вы, значит, заключили выгодный брак. Слышала, что вы-то были незнатным и небогатым инфансоном.

– Был. И боюсь, госпожа моя, что таковым и остаюсь.

– Зовите меня Рашидой.

– Я предпочитаю обращаться к вам как раньше.

Женщина еще на миг задержала на нем ничего не выражающий взгляд, а потом уселась в креслице. При этом из-под подола ее шелкового платья показались босые смуглые ноги, выкрашенные синим и красным, мелькнули золотые обручи на щиколотках. Перехватив его взгляд, она снова улыбнулась:

– В Коране сказано, что женщина, открывающая ноги свои до лодыжек, совершает грех… Как вы считаете?

– Считаю – что?

– Что я совершаю грех.

Руй Диас не ответил. Он не знал, каких от него ждут слов.

Рашида жестом пригласила его занять соседнее кресло, но он остался стоять.

– Я видела вас несколько лет назад… издали, с крепостной стены, – сказала она после недолгого молчания. – Вы тогда осадили Сарагосу, и мой брат с чернокожими воинами дворцовой охраны вышел на вылазку. Мне сказали: «Вон тот – знаменщик». Я видела, как кастильское знамя реяло над схваткой, над клубами пыли, над блеском стали. Кажется, это были вы.

– Я самый. И это был трудный день.

– Да. Мутаман едва не сложил там голову.

– Мы все были в шаге от этого.

Глаза их встретились. Прозрачный изумруд – с темно-карим сумраком. Два мира – в двух шагах друг от друга.

– Брат, – проговорила Рашида, – иногда отзывается о моей тяге к знанию с похвалой, а иногда – с упреком. В глубине души он недоволен тем, что женщине – вместилищу бесценного семени – мало нежиться в гареме, а надо еще заниматься логикой, геометрией, каллиграфией… Тем не менее, когда дело идет о дворцовом хозяйстве, он в полной мере доверяет моим суждениям.

Руй Диас улыбнулся:

– Да, это так. Мне он сказал, что вы превосходно разбираетесь в этом. И что вся челядь – слуги, евнухи, повара – боятся вас пуще гнева Божьего.

– Знаю, что он говорит. В этом отношении я удалась в мать, которая родилась в Наварре и еще в детстве попала в плен. И прежде, чем стать Маликой, звалась Эльвирой… Для здешнего народа это значения не имеет – у мусульман отцовская кровь ценится неизмеримо выше материнской, – но что касается домового уклада… Слышали старинное присловье о том, что такое совершенный гарем?

– Кажется, нет.

– Чтоб любила страстно, нет лучше берберки; чтоб детей растить – андалусийки; чтоб дом вести – христианки…

Она помедлила, словно давая кастильцу время оценить эту мудрость. Тот, явно позабавленный, кивнул:

– Но ведь Коран позволяет правоверному иметь четырех жен.

– Вот тут-то я и появляюсь… Появлялась, покуда жив был мой муж. Появляется та, кто прогоняет за ненадобностью трех других.

– И так было с вами?

– Более или менее. Мое супружеское рабство было вполне сносным, а порой даже и приятным. Муж был добрый человек, происходил из очень знатной семьи… Невежественный лекарь уморил его кровопусканиями. Они привели к кровотечению, которое никто не смог унять.

– Соболезную вам.

– Так или иначе, его безвременная кончина освободила меня от всего. Детей у меня нет.

– Сочувствую и в этом тоже.

– И напрасно. Быть может, мне повезло. Я вдовствую в свое удовольствие и совершенно свободна… Знаете, кто такая была Валида аль-Мустакфи? ^[15]

– Нет.

– Поэтесса из Кордовы, женщина образованная и мудрая. Мне очень нравятся ее стихи. Лет пятьдесят назад она сочинили чудесное:

Рашида замолчала, пристально глядя на кастильца. Чуть приоткрытый рот показывал белоснежную каемку зубов, – казалось, женщина дышит медленно и задерживает дыхание. Шаль соскользнула на плечи, и снова стали видны черные волосы, туго зачесанные и заплетенные в косу.

– Вы любите поэзию, чужестранец?

Руй Диас поглядел на ее босые ноги:

– Не особенно.

В зеленых глазах вспыхнула веселая искорка.

– Я так и думала… Отважный и неотесанный, как подобает доброму католику.

Неподалеку от лагеря, на равнине возле реки, стали проводить учения. Христианские и мавританские кавалеристы отрабатывали атаки и отходы, выступая то как союзники, то как противники.

– Давай еще раз! С самого начала! Взвод Мартина Антолинеса, что вы как мертвые? В бою бы так двигались – давно бы уж всех перебили или в плен взяли.

– Как скажешь, Сид.

– Вот и давай снова! И шевелитесь проворней! Больше пота на ученье – меньше крови в бою.

Задача в том, объяснял Руй Диас своим взводным, чтобы как можно лучше совместить мощь тяжелой кастильской кавалерии со стремительностью мавританских конников, использовать достоинства тех и других, да притом так, чтобы они, достоинства эти, возмещали недостатки. Эмир Сарагосы прислал своих пехотинцев, желая разнообразить боевую подготовку, которая шла каждый день и целый день, так что обширный пустырь был заполнен бойцами, сошедшимися – разумеется, понарошку – в рукопашной, и конями, галопом несущимися по всем направлениям, меж тем как их всадники, поснимавшие стальные острия с копий, брали эти копья наперевес при виде воображаемого противника. Но все равно – соперничество между маврами и христианами приводило порой к довольно ожесточенным стычкам, так что отрядный лекарь постоянно лечил ушибы и брал в лубки сломанные кости.