Книга Эль-Сид, или Рыцарь без короля, страница 42 – Артуро Перес-Реверте

– Постойте.

На лице бен-Исхака читались смятение и тревога. Кастилец неприязненно взглянул на него:

– Это еще зачем? Не люблю терять время попусту.

Бен-Исхак продолжал сидеть. С удрученным видом показал на опустевшую подушку, приглашая гостя присесть.

– Крепкий орешек, – сказал он, глянув на Мартина. – Как вы считаете?

– Что есть, то есть, – со смешком отозвался тот. – Потому я и служу с ним.

Бен-Исхак снова повернулся к Рую Диасу, который с таким видом, словно поступает наперекор себе и против воли, занял прежнее место.

– Что ж, меня не обманули… Все, что я слышал о вас, – правда.

Кастилец сделал нетерпеливое движение:

– К делу давайте.

Это прозвучало как приказ. Иудей, всем видом своим выражая покорность, развел руками:

– В конце концов, Мутаман – мой государь, да пребудет с ним милость Всевышнего на долгие годы.

Руй Диас слушал его молча. Бен-Исхак со вздохом воздел руки, показывая, что смиренно приемлет свой удел:

– Хорошо. В таком случае – семьсот динаров.

– Восемьсот.

– Честное слово, вы разоряете меня.

– Я сказал – восемьсот.

– Ладно… Восемьсот – и ни динара больше.

– Без процентов?

Бен-Исхак вздохнул. Казалось, что с этим вздохом отлетела и его душа.

– Вижу, делать нечего… Без.

Готовя план похода, Руй Диас и эмир три дня работали во дворце с картами и подробными отчетами лазутчиков, слушали мнения людей, сведущих в военном деле и хорошо знающих особенности местности, где предстояло воевать. Заботили их более всего дороги, по которым двинется войско и станут подвозить продовольствие, и как сделать, чтобы противник не перерезал их и не окружил отряд. Занимало их и то, что скверная погода вполне могла способствовать разгрому.

– Больше боюсь нехватки провианта, чем вражеских войск, – говорил Руй Диас.

Следует держать в уме, твердил он все время, что события могут пойти по самому опасному пути – возможны внезапный ответный удар, стужа или проливные дожди. Глубоко вклиниться во враждебные земли между наваррцами, арагонцами, франками и маврами из эмирата Лерида – было отчаянно дерзкое решение, ибо оно, хоть и могло вызвать замешательство противника, подвергало огромному риску собственное войско.

– Надо будет умереть – умрем, глазом не моргнув, – бесстрастно объяснял он. – Нам за это деньги платят. Но от живых и победивших проку больше.

Мутаман, казалось, был доволен и слушал с доверием. Терпеливый, внимательный, он порой приказывал секретарю записать то или иное соображение, высказанное на военном совете, который вели Руй Диас, Минайя и Якуб аль-Хатиб: войску, состоящему из пятисот конных и тысячи пеших, предстояло отойти больше чем на двадцать лиг от границы Сарагосского эмирата и достичь первой цели – крепости Монсон, которая стояла в опасной близости от арагонских земель.

– Я сам поведу войско на соединение с вами, – воодушевленно пообещал Мутаман. – С подкреплениями и припасами. Когда Монсон перестанет грозить нам.

Командиры переглянулись. Они-то знали, что Монсон и его окрестности либо вообще никогда не станут безопасны, либо – в лучшем случае – станут очень не скоро. Это всего лишь начальная точка, где можно будет зацепиться. Первая ступень, но одновременно с этим – разворошенное осиное гнездо. После этого предстоит тяжкая, протяженная во времени и пространстве война с бесчисленным количеством фронтов.

– Не уверен, что вы должны подвергать себя такому риску, государь, – решился высказаться Якуб.

Мутаман разрезал воздух ладонью:

– Эмир обязан подавать пример. А слава не во дворцах добывается… Лудрик, ты ведь того же мнения?

Он повернулся к кастильцу, а тот лишь на мгновение задумался над ответом. Государи, знал он по собственному опыту, слышат лишь то, что хотят услышать. Есть у них такая вот дурная привычка. И потому кивнул важно и значительно:

– Того же, государь.

– Мой меч не хуже любого другого.

– Лучше, государь, ибо у вас, – он показал на Минайю и Якуба, – есть еще и мы.

– А-а, хорошо! Замечательно!

Приняв непринужденно лестное слово и оставшись очень доволен им, он поглаживал верхнюю губу и разглядывал карты задумчиво и мечтательно. И воображение, должно быть, рисовало ему, как, втоптав в грязь своего заносчивого братца Мундира, он триумфально возвратится домой.

– Санчо Рамирес уже проведал обо всем и грозит нам, – сказал он так, будто только что вспомнил об этом. – И поклялся, что никогда вы не ступите за границы Лериды…

И взглянул на Руя Диаса, чтобы убедиться, какое впечатление произвели на него эти слова, однако тот, как всегда, оставался бесстрастен.

– Королю Арагона и Наварры, чтобы выполнить клятву, придется прийти туда самому, – сказал он. – И тогда мы узнаем, как далеко от слов до дел.

– Иншалла. Да будет на то воля Аллаха.

Руй Диас и Минайя перекрестились:

– Аминь.

Военный совет завершился, когда уже стало темнеть, и слуги зажигали фонари и светильники. Мутаман задержал Руя Диаса и отвел его к окну. Вдалеке, за главной башней, между длинными черными тучами уже меркло и тускнело красное небо. Оно было похоже на запекшиеся следы давнего кровопролития или на предвестие нового.

– У меня серьезные неприятности, Лудрик.

– Огорчительно слышать это, сеньор.

Эмира этот ответ слегка позабавил.

– Правильно делаешь, что огорчаешься, потому что неприятности касаются и тебя тоже.

Оба молчали: Руй Диас – выжидательно, Мутаман – задумчиво.

– Речь идет о моей сестре Рашиде, – выговорил эмир наконец.

Ее имя он произнес со вздохом. И замолчал, глядя в окно, покуда Руй Диас терпеливо ждал продолжения. Наконец эмир повернулся к нему и оглядел с ног до головы так, словно никогда не видел раньше и теперь вдруг заинтересовался наружностью этого незнакомца.

– Я говорил тебе, что она вдова и довольно свободна – насколько это позволяют ее положение и происхождение.

– Помню.

– И что она весьма своенравна.

– И это помню.

– Она держит мой гарем в кулаке, а евнухи боятся ее пуще чумы.

– Мне довелось побеседовать с ней несколько дней назад в вашем саду.

– Знаю… И ты ей понравился.

Эмир говорил с мягкой насмешливостью, а Руй Диас пытался угадать, с чего бы это он пустился в такие откровения. Совсем сбитый с толку, он подумал, что от подобных разговоров становится не по себе.