Книга Эль-Сид, или Рыцарь без короля, страница 61 – Артуро Перес-Реверте

– Нелегко нам придется, – сказал тот немного погодя.

Мавр, помолчав, ответил:

– Знаю, Сиди. И эмир Мутаман знает.

– Он так настаивал на этом сражении…

– Да. Считает, что тут затронута его честь.

Руй Диас рассмеялся негромко и совсем невесело:

– Иногда, если Бог хочет пошутить, Он наказывает тебя исполнением твоих желаний.

Аль-Хатиб кивнул:

– Ну, да будет воля Его. Он один всевидящ и всеведущ.

– Да.

– А от объятий судьбы никакой талисман не спасет.

Они еще посидели немного в молчании, оглядывая лагерь. Потом Якуб повернул голову к Диасу. На маслянистом свету факела оказались одна щека и блестящий глаз.

– Мне по сердцу пришлось то, что ты сказал там, в шатре, моему повелителю.

– А что я сказал?

– Мы сделаем все, что можно. И что нельзя – тоже сделаем.

– А-а, ну да.

Опять повисло молчание. Потом Руй Диас сказал безразлично:

– Что-то же надо было сказать.

– Понимаю.

Он припомнил, как это было: безмолвно ловящие каждое слово мавры и христиане, напряженная тишина, упрямый эмир и он сам – Руй Диас, дрогнувший под его напором и убежденный в том, что неизбежного не минуешь. Ни к чему не привели бы его доводы – что военное искусство требует не атаковать противника, если он занимает возвышенность, не наступать, если у него за спиной горы, не ввязываться в бой с его лучшими воинами, избегать его ловушек, не сражаться на солнцепеке, если вблизи нет питьевой воды. «Я желаю дать сражение, – твердил свое Мутаман. – И желаю, чтобы ты его выиграл, Лудрик. К моей чести и твоей славе».

Якуб, почти невидимый во мраке, все еще смотрел на него.

– Мы сделаем все, что можно. И что нельзя – тоже, – повторил он с задумчивым восхищением. – Умеешь ты разговаривать с сильными мира сего.

Руй Диас поднял голову к звездам – к этим холодным булавкам, вколотым в черный бархат ночи, безразличным ко всему, что происходит на земной глади.

– Зачастую, – ответил он, – намерение сделать лишь то, что можно, оборачивается поражением.

– Понимаю… – снова сказал мавр. – Хочешь сказать, что в подоплеке рассудительности кроется слабость?

– Все мы можем ошибаться, любезный Якуб. Господь ослепляет тех, кого хочет погубить.

– Тебе случалось ошибаться?

– И не раз.

– Это утешает… Нельзя доверять тому, кто ни разу не совершал ошибки. Когда он ошибется впервые, за его ошибку головой ответят другие.

Они медленно шли от шатра мимо спящих и тех, кто бодрствовал у костров. В этой части лагеря были только агаряне, и при виде Руя Диаса и Якуба многие вставали и бормотали «Ассалам алейкум». Те отвечали «Алейкум ассалам» и шли дальше, продолжая беседовать.

– Я знаю, Сиди, что ты будешь делать завтра, – поставишь всех нас в безвыходное положение, так, чтобы оставалось только одно. Если дрогну – умру, если отступлю – умру, если не одержу победу – умру.

– Так хочет Мутаман.

– Мне кажется, ты не веришь в победу.

– А ты?

Якуб сделал еще несколько шагов в молчании.

– Тот, кто не умеет умирать, не может жить войной, – вздохнул он. – А люди хорошего рода умеют спокойно идти в вечность.

Руй Диас согласился:

– Если воин идет умирать и готов принять это, он действует так, словно уже умер… Так, словно его жизнь ему уже не принадлежит. И сражается тогда во всю силу, не бросает товарищей и думает не о спасении, а о том, как бы причинить врагу наибольший ущерб.

– И потому ты пустил в нашем войске слухи о том, что Мундир и франкский граф поклялись пленных не брать. Так?

Они остановились и взглянули друг другу в глаза. Тень против тени. Невозможно было определить в темноте, улыбался ли Руй Диас или нет, но, наверно, улыбался. Миг спустя он, так и не ответив, пошел дальше.

– И тем самым лишил нас выбора, – добавил мавр, догнав его. – Мы делаем вид, что отрезаем Мундиру путь к отступлению, однако это нам будет некуда отступать.

– Ваш пророк сказал: «Выступайте в поход, легко ли это вам будет или обременительно».

– Да, конечно.

– Бог ничего не дает нам, даже нашего бытия. Все надо будет вернуть ему.

– Удивительный ты человек, Сиди.

В свете костра они увидели человек десять мавров, которые только что сменились и теперь за неимением воды – ее приберегали для завтрашнего тяжелого дня – очищали руки и лицо песчаной землей, готовясь к пятой молитве.

– Решения, – сказал Руй Диас, словно размышляя вслух. – Принимать решения и находить подходящее время.

– Именно так. В этом заключено все.

Они оставили позади молящихся, хором возглашавших, что нет бога, кроме Бога. Холодало, и Руй Диас плотнее закутался в плащ.

– Военачальник должен принимать решения одно за другим, и в этих занятиях проходит его жизнь. Он занят принятием решений и их ближайшими последствиями.

– Истина глаголет твоими устами, Сиди.

– Разумеется. Ибо люди – не мысли: потеряешь – не вернешь.

– Я тоже так считаю. И потому никогда не завидовал ни мудрецам, ни художникам, ни философам. И даже власть имущим не завидовал. Мне нравится моя жизнь. Как и тебе.

– Ассалам алейкум.

Приветствие долетело от костра, где несколько человек оттачивали наконечники стрел, которые потом укладывали в колчаны. Другие насаливали тетиву луков и арбалетов. Это были воины легкой конницы – им наутро предстояло тревожить стремительными наскоками ряды неприятеля. Поблизости паслись их кони.

– Алейкум ассалам.

Мавры почтительно поднялись. Раис поговорил с ними на своем наречии, причем сыпал словами так скоро, словно хотел, чтобы Руй Диас не уловил, о чем идет речь. И вероятно, отпустил какую-то шутку, потому что конники рассмеялись.

– Скажи им что-нибудь, Сиди… Они узнали тебя, а кое-кто понимает по-кастильски. Скажи – им будет приятно.

Руй Диас оглядел их – молодых, крепких, смуглых, с курчавыми бородами. Хищные звери приграничья… волки. Размотанные тюрбаны висели у них на шее, и видны были волосы, собранные в узел или заплетенные в косичку. По его же собственному приказу почти все носили на правом плече черную широкую ленту, чтобы в пылу боя различать своих и чужих.

– Нет на свете ничего, что укрылось бы от глаз Всевышнего, – сказал он, показывая на усыпанное звездами небо. – Помните, что Он и завтра будет следить за вами. – И с этими словами показал на Якуба, потом ткнул себя в грудь и поднял руку к глазам. – И мы с ним тоже.