Книга Подчинённая. Дилогия, страница 66 – Патрисия Грей

— Ты хотела три миллиона. Ты их получила.

Теперь молчу я. Мне нечего сказать. Да и смысл?

— Я много раз пожалела о том, что плюнула тебе в лицо. И пожалела сильнее, чем ты думаешь. Мне до сих пор плохо и стыдно. Но ты бы знал, как мне было плохо тогда.

— Слушай, выкидыши бывают. Ты такая далеко не одна. это всегда драма, часто трагедия. Но люди как-то приходят в себя. У тебя всё впереди, и ты…

— Даже сейчас, — перебиваю я его.

— Что "даже сейчас"? — не понимает он.

И я вижу, что искренне не понимает. Не прикидывается.

— Ты говоришь: "у тебя". Не "у нас".

— Да, я так говорю.

Медленно и тяжело вздыхаю. Какой смысл в этих беседах?

— Руслан, ты женат.

— Да.

— Я — не твоя жена.

— Да.

— Я сижу на твоей шее.

— Процесс реабилитации… — начинает он.

— Да брось, — снова перебиваю я его. — Я не о том. Ты мне сказал — не заикаться о чувствах. В договоре это прописал. Я не заикаюсь. Мне просто непонятно, куда я иду.

— Ты стала более профессиональной.

— Да. Только вот чувствую я себя не той, которая с тобой познакомилась. Там я многое могла сама.

Видно что его задело то, что я сказала.

— А сейчас нет? — спрашивает он.

— Нет, — качаю я головой. — Я понимаю только то, что целиком от тебя зависима. Ты оплачиваешь даже квартиру моей маме и сестре. Но зачем?

— Потому что сказал.

Снова вздыхаю. Как же я устала.

— Ты же меня не любишь. Ты меня — спасаешь. Ты обо мне — заботишься. Я будто твоя жена-инвалид.

Вижу, как краска приливает к его лицу.

— Вот только её не трогай, окей? — голос звучит угрожающе.

— Руслан, посмотри правде в глаза. Ты мне ничего не обязан. Это только я вся тебе что-то должна.

— Кто говорит о долгах?

— Я говорю.

— Блядь, — он резко встаёт.

Выходит в коридор, возвращается с портфелем. Открывает его, расстёгивает молнию, достаёт договор. Вынимает из файла.

И рвёт на куски.

— Всё? — желваки ходят туда-сюда.

Бумажки на полу. Поднимаю на него взгляд.

— Чего ты от меня добиваешься? Чего ты хочешь, Руслан? Ты же меня даже не трахаешь. Я же теперь — как прокажённая.

Взгляд бешеный. Вижу, как завёлся.

— Ну, что ты молчишь? — подначиваю я. — Скажи. Я завела разговор о чувствах, ты порвал договор. Кстати, есть ещё мой экземпляр. Он вон там, на полке. За стеклом.

— Ты зачем это делаешь? — спрашивает он.

— Делаю что? — щурю глаза я.

— Чего ты добиваешься?

— Руслан, я отдам тебе эти три миллиона. Заработаю и отдам. Как мама я не состоялась. Как эйчар — тоже. Даже, как любовница — так себе.

Он снова опускается на корточки.

— Тебе, — чеканит он, — Двадцать. Три. Года.

— Через три месяца двадцать четыре будет. Дело вообще не в возрасте. Я ведь не о том. Мы с тобой познакомились в июне. Сейчас декабрь. Скоро Новый Год. У тебя есть ощущение наступающего праздника?

— Нет.

— И у меня нет. А знаешь, что есть?

— Что?

Как же он устал, прям видно. И как же я его теперь понимаю.

— А ничего нет. Ты уедешь, я поем и лягу спать.

— Чё ты хочешь?

— Да ничего я не хочу. Пазл вот хотела собрать. Оставь меня, пожалуйста, одну.

Он встаёт.

— Знаешь, что я тебе скажу, Наташ?

— М?

— Ты права. Теперь, когда ты не беременна — в этом нет смысла. Мне не жалко этих трат на аренду квартир — это небольшие деньги. И трёх миллионов мне не жалко, как минимум — человека спас. Но да, ты права. Я повесил это всё себе на шею, а понимаю, что даже ехать к тебе не хочу. Быстро мы с тобой пришли к выгоранию. Я много раз думал — а нахуя я вот тебя тяну куда-то. Тебе же ничего не надо. Ты мне об этом прямым текстом говоришь. Ты же жертва. Обстоятельств.

Ну, что ж. Он сказал, теперь я скажу.

— Руслан, — спокойно, без истерик, говорю я, — я тебе очень благодарна. Правда. Ты показал мне совсем другую жизнь. Но ты знаешь, не был бы ты женат — многое сложилось бы иначе. Я знаю, кто твоя главная женщина. Это не я. Я её не видела, но я знаю. Давай я как-нибудь сама. Теперь, когда ты вытащил мою маму, когда я уже потеряла ребёнка и для работодателей представляю хоть какой-нибудь интерес, я вполне смогу зарабатывать на аренду квартиры. Благодаря тебе я теперь даже чуть более квалифицированный специалист. Я хочу уехать. Я не хочу здесь жить. Я тут просыпалась с мыслей о нашем ребёнке, которого носила. Гладила живот, говорила с ним. А теперь я просыпаюсь и с ужасом понимаю, что мир — другой. Вроде бы всё так же, но мир теперь — другой. Я тут совсем одна. И дело не в театрах, Руслан. Ты человек долга. А мне нужны чувства. Те самые, о которых ты запретил говорил. И секс мне тоже нужен. Ты разбудил во мне женщину, а потом просто перестал меня трахать. Ты сделал меня собой. Вроде бы любовница, а по факту — нет. Я больше не хочу тебя любить. Ты для этого слишком женат. И не де юре. А де факто.

Сжав губы, он медленно несколько раз кивает. Задумчиво, осмысляя то, что я сказала. Выглядит несколько угрожающе, но мне сейчас всё равно. Синие глаза будто потемнели. Сложно понять, о чём он думает.

Он подходит к барной стойке, снова наливает немного виски. Рассматривает жидкость на свет, а потом единым махом выпивает содержимое бокала и со стуком ставит его на стойку. Будто в каком-нибудь пабе. Очевидно, что он принял какое-то решение. Но пока он молчит.

Отходит к окну и, убрав руки за спину, молча смотрит перед собой сквозь стекло. Я вижу его широкие плечи и спину, и у меня складывается странное чувство, что на этих плечах лежит тяжёлый груз. Я едва ли не ощущаю это. Хотя он стоит ровно, с какой-то уверенной военной выправкой.

— Не трахаю, значит, — глухо произносит он.

Я не вижу выражения его лица. Но впечатление, что внешне он сохраняет самообладание. А вот в голосе его звучит что-то такое, отчего чувство угрозы, от него исходящей, стоновится более явственной.

— Отдашь мне три миллиона, угу. Заработаешь и отдашь, значит.

Он умолкает. Но не надолго. Чувствую волнение, даже сглатываю из-за него, потому что в горле будто пересыхает. Я бы, наверное, сейчас тоже выпила виски. Хотя и не люблю крепкий алкоголь.

— Ну что ж, — вдруг произносит он. — Окей. Не три. Один. В течение двух лет.

Он поворачивается ко мне. Глаза тёмные, как ночь. И в этом взгляде будто тихая ярость. Теперь я уже немного напугана и жалею, о том, что сказала. По крайней мере о части сказанного. И о том, как это получилось.