Книга Жало белого города, страница 87 – Эва Гарсиа Саэнс де Уртури

Затем мы молча спускались. Эсти и ее парень шли впереди, остальные пристроились сзади; я замыкал шествие, погруженный в глубокие раздумья.

Я не заметил, как Эстибалис отстала от остальных и оказалась рядом со мной. Мы пересекали небольшую буковую рощу; ее высокие ветви укрывали от солнца и дарили прохладу, хоть немного остужая раскаленную землю и мою пылающую голову.

Икер обеспокоенно оглянулся, но Эстибалис кивнула ему, указывая, чтобы он шел дальше. Мы с ней замедлили шаг, пока не оказались в нескольких метрах от остальных и остановились на полянке посреди леса.

– Скажи, что собиралась, Эсти. Давай, выкладывай.

Она посмотрела на меня. Глаза у нее были злые, лицо бледное от бессонницы, а волосы еще более рыжие, чем обычно.

– Если я выскажу тебе все, что думаю, ты больше никогда не заговоришь со мной, Кракен, – выплюнула она мне в лицо.

– Скажи, Эстибалис. Лучше разом со всем разобраться…

– Это ты виноват! – выпалила она, ударяя меня кулаками в грудь. – Мой брат мертв по твоей вине! Это ты втянул его, а убийца посмеялся над тобой.

Я попытался ее сдержать. Эстибалис дралась яростно, грубо, как уличная кошка. Она была гораздо проворнее меня. Я обхватил ее сзади и прижал к груди, чтобы она перестала размахивать кулаками.

– Посмеялся надо мной, говоришь? – прошептал я ей на ухо. – Нет, дорогая. Он не просто посмеялся надо мной, он убил женщину Германа, он убил твоего брата… Это покруче самых мрачных шуток. Он втянул всех нас, он превратил это дело в личное сведение счетов.

– Кракен, если ты меня не выпустишь, я тебя укушу.

– Знаю.

– Сам виноват, – прошипела она, подняла колено и замолотила пяткой мне по бедру и голени, сдирая кожу.

Удары становились все сильнее, сыпались все беспорядочнее. В конце концов она долбанула меня в стопу так, что я взвыл от боли и выпустил ее.

– Черт бы тебя побрал, Эсти! У меня останутся шрамы, – воскликнул я, задрал штанину и уставился на кровавую полосу вдоль всей ноги.

Она обернулась, собираясь уйти.

– Ты мне тоже оставил шрам, Кракен. Уже оставил.

Я протянул руку и ухватил ее за запястье, стараясь удержать.

Тут я заметил, что наши крики привлекли внимание друзей Эгускилора: нас окружили, кое-кто снимал потасовку на телефон.

– Я разобью ваши телефоны, вы слышали? – крикнул я, теряя терпение. – Никаких гаджетов! Как же достали!

Я в ярости подскочил к какому-то готу, собираясь выхватить у него телефон, но он попятился и поднял руки в знак повиновения.

– Ты чего, чувак? У всех случаются плохие дни. Будь спок: я не собираюсь вывешивать это в интернет, – сказал он с робкой улыбкой.

– Ладно. На сегодня спектакль окончен. Можете вернуться на парковку и оставить нас наедине?

Маленькая толпа распалась, все вновь занялись спуском.

– Всё в порядке, Икер. Я скоро тебя догоню, – крикнула Эсти своему жениху.

Когда вокруг нас никого не осталось, я подошел к ней ближе, чтобы нас никто не слышал.

– Нам надо срочно заняться всем этим, Эсти. У тебя несколько дней отпуска на похороны брата. Ты воспользуешься им?

– Даже и не подумаю.

– Скажи: ты и дальше хочешь расследовать это дело, или с тебя довольно?

– Сейчас – больше, чем когда-либо. А ты? – проговорила она ледяным тоном, который я ни разу не слышал от нее прежде.

– Ты не знаешь… Ты даже не представляешь… как мне не терпится к нему вернуться.

– Так вперед! Поехали наконец к Тасио.

– Ты правда веришь, что это он?

– Господи, Кракен! Это он подсказал тебе имя моего брата, вышел из тюрьмы и через несколько дней убил его, и девушку твоего брата. Ты до сих пор не видишь связь, или мне нарисовать тебе подробный план?

«Может, ты и права, – подумал я. – Пора сдаться перед очевидными фактами и смириться с мыслью, что Тасио и есть тот самый демон, которым его считают».

О похоронах Мартины даже говорить не хочется. Есть вещи, которые… которые я предпочитаю держать при себе. Рассказывать о них слишком больно.

Помню только, что, когда разошлись друзья и коллеги, родители Мартины, пресса, зеваки, представители власти, Герман долго стоял перед квадратным каменным углублением, обозначавшим ее нишу. Я заказал мраморную табличку с надписью «Мы тебя не забудем» и ее именем, фотографией и двумя датами, рождения и смерти, которую предстояло установить на могиле.

Мы втроем стояли рядом под солнцем, от которого лоб под дедовым беретом покрывался каплями пота, а моя черная рубашка, надеваемая только на похороны, промокла на спине.

– Теперь мы все трое вдовцы, – сказал дед двумя часами позже, все еще не шевелясь.

– А может, на всех нас лежит проклятье, – откликнулся я.

– Не говори глупости. Это всего лишь жизнь, всего лишь чертова жизнь, – сказал Герман.

– Теперь нам остается одно: быть достойными наших умерших женщин, – проговорил дед.

«Это не так просто, дедушка, – подумал я. – Я всего лишь негодяй, который их недостоин».

– Идемте, дети. Пора где-нибудь перекусить. А то вы похожи на два привидения. Герман, давайте-ка пообедаем втроем у Унаи. Я привез читчикис ^[55] из мясной лавки Пако.

Я знал, что одно лишь напоминание о любимом блюде утешит моего брата. Главное, чтобы он не сидел один у себя в квартире, где все напоминает о Мартине, а с нами он поплачет вдоволь и без утайки. Дед сполна хлебнул горя и за свои девяносто четыре года похоронил много сотен людей; можно было расслабиться и отдаться на волю его разумных и своевременных решений и забыть о том, что ты взрослый.

Чтобы быть верным истине – а я готов поклясться, что именно так все и было, – смерть Мартины принесла моменты, когда моя вера в человеческий род восстановилась. Меня окружили сочувствием и солидарностью: все те, кто хотя бы раз появился в моем ежедневнике, постоянно мне звонили.

Все без исключения.

Люди беспокоились за меня и за моего брата, утешали обоих. Я понял, что горе сплачивает людей, быть может, больше, чем радость, потому что о хорошем мы, неблагодарные, быстро забываем.

Один звонок запомнился особенно: это был Марио Сантос, журналист из «Коррео Виториано». До сих пор мы соблюдали разумную дистанцию в наших симбиотических отношениях, в которых он получал информацию для своей газеты, а я следил за тем, чтобы под сенью его сдержанного пера наши расследования не были истолкованы неверно. Но сейчас все это было не важно.