Книга Интербригада, страница 47 – Глеб Сташков

– Вы хотите, чтобы я слил на вас компромат за ваши же деньги? – еще раз уточнил начальник.

– За мои деньги, – грустно сказала персона. – Но под моим контролем.

Лучшим автором начальника был я. Мне потребовалось всего два с половиной часа. Полтора часа на изучение компромата и час на написание.

Я порхал на крыльях вдохновения. Мысль текла плавно, фраза цеплялась за фразу, каждый эпитет порождал новый, еще более желчный.

Я распечатал текст. Бумага сочилась ядом. Я видел, как он проступает сквозь невысохшие от краски строчки.

– Так быстро? – удивился начальник, когда я принес ему готовый текст.

Начальник читал, и лицо его просветлялось. Тонкая вертикальная морщинка на переносице, появившаяся годом раньше, когда оболганный директор трамвайного парка выставил счет за оскорбление чести и достоинства, бесследно пропала.

Пропали и желтые тени у висков, и две чуть заметные сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел и чист, благородные седины благоухали.

– Снимаю шляпу, – сказал начальник, дочитав до конца. И это был лучший комплимент, который я мог услышать от немногословного и некомплиментарного начальника.

Когда текст читала чрезвычайно важная персона, ее лицо не просветлялось. И морщинок, кажется, становилось больше, и тени у висков наливались желто-коричневым цветом, и лицо покрывалось нездоровой бледностью.

– Ваш автор – сволочь, – сказала персона начальнику.

– Почему? – удивился начальник. – Вы же сами просили.

– Я просил, чтобы ваш автор меня обосрал, – сказала персона, которая на самом деле была мужского пола. – Но я не просил его получать от этого удовольствие.

Сегодня те же самые слова я по праву мог адресовать Перкину.

Мне надоело его слушать. Я достаточно самокритичный человек, свои недостатки знаю сам. Исправлять не умею, а знать знаю.

Я вышел на улицу. Пройтись и подышать воздухом. Говорят, дышать воздухом в центре города вредно для здоровья. Может, и вредно, но всяко лучше, чем сидеть на конференции интернационалистов. Ядовитый поток делегатских речей, прямо скажем, воздуха тоже не озонировал.

Не успел я ступить за порог, как почувствовал что-то неладное. Какой-то тревожный воздух был сегодня в центре города. Какое-то ощущение беды витало в нем.

Я осмотрелся. Обычная картина. Неправильно припаркованные машины, люди, спешащие по делам, окурки, смятая банка из-под энергетика. Но стоять на улице почему-то не хотелось. Я прошел метров двадцать и свернул во двор.

Закурил. Обычно курение успокаивает. По крайней мере так считают курильщики.

На этот раз не успокоило. Серое питерское небо, серый асфальт, серые дома – все это должно навевать тоску. И навевает приблизительно триста дней в году. Но сегодня дело не в тоске. Было ощущение, что на меня кто-то смотрит.

Когда я выступал на конференции, казалось, что никто на меня не смотрит. А сейчас будто кто-то глаз не спускает.

– Который час? – послышалось за спиной.

Я вздрогнул и в ужасе отшатнулся.

– Что с вами?

Передо мной стоял дедушка с кокер-спаниелем. Тихий дедушка с бородой. И кокер-спаниель с бородкой.

Отчего дедушка интересуется, который час? Если он гуляет со спаниелем – значит, живет неподалеку. Не мог же он приехать из пригорода, чтобы погулять с кокер-спаниелем и потерять счет времени.

– Нет часов, – сказал я.

– А мобильник?

– Что мобильник?

– Мобильник у вас есть? – спросил дедушка.

Мобильника тоже не оказалось. Разочарованный дедушка скрылся в арке.

Надо лечить нервы. Или не надо. С похмелья нервы всегда напряжены, как тросы. Малейший шорох пугает. И шелест. Не говоря уж о дедушках с кокер-спаниелями.

Вдруг дверь в один из подъездов хлопнула. Никто не вошел и не вышел, а дверь хлопнула. А не пойти ли мне к черту из этого дворика?

Дверь хлопнула во второй раз. В третий. Оглянувшись по сторонам, я подошел к подъезду, взялся за ручку, слегка потянул на себя и заглянул в щелочку. В ту же секунду дверь, распахнувшись, ударила по лицу так, что в глазах потемнело. Кто-то схватил меня за шиворот и затащил в подъезд.

– Узнаешь, сука?

Передо мной стоял Дуча. Вспомнил. Мне же Шрухт говорил, что он единственный из «Русского вызова», кто остался на свободе.

– Ты нас мусорам заложил, – Дуча то ли спрашивал, то ли констатировал факт.

– Почему я?

– Следак рассказал.

– Какой следак?

– Жженый, – прошипел Дуча.

Вот те на! Зачем Жженому понадобилось меня закладывать? И даже не закладывать, а врать, будто я заложил «Русский вызов». Ничего не понимаю.

Впрочем, разбираться будем потом, сейчас нужно что-нибудь говорить, поскольку Дуча явно принимает молчание как знак согласия.

– И ты ему поверил? – презрительно спросил я. Пожалуй, с презрением слегка переборщил. Не хватало еще ударить себя кулаком в грудь. Дескать, своему боевому товарищу не веришь, а следаку поверил?

– Приходится верить, – сказал Дуча. – Пацанва сидит, а ты гуляешь на свободе.

– Ты тоже гуляешь на свободе.

– Убью, сука!

Год назад у меня, наверное, ноги бы подгибались со страху. Но, как говорил Мармеладов, ко всему подлец-человек привыкает.

Слишком часто за последнее время доводилось попадать в положения, которые казались безвыходными. Стрелка с армянами, встреча с Саркисом, приход Мясника… На этом фоне Дуча казался относительно безобидным. К тому же в голову пришла спасительная мысль:

– Давай прямо сейчас позвоним Жженому, – предложил я Дуче.

– Звони.

Жженому я, естественно, звонить не собирался. У меня и номер его нигде не записан. Я собирался позвонить Громбову и дать понять, что без его помощи мне не обойтись. Главное, сразу объяснить, где я нахожусь. Громбов парень смышленый, чего-нибудь придумает.

Я пошарил по карманам. И вспомнил, что телефона у меня нет. Забыл на столе, когда уходил гулять. Меня же дедушка уже спрашивал про телефон.

– Я телефон забыл.

– Ты мне надоел, – сказал Дуча и полез в задний карман.

Сейчас достанет свой телефон. Правда, ни одного номера я наизусть не помню. С тех пор как человечество изобрело записные книжки в мобильниках, номера я не запоминал.

Впрочем, долго переживать по этому поводу не пришлось, потому что Дуча вытащил из кармана не телефон, а шило. Довольно длинное шило.

– Кончать тебя буду, – спокойно сказал Дуча и приставил шило к моей груди.