Книга Записная книжка Дэша и Лили, страница 34 – Рэйчел Кон, Дэвид Левитан

– Да, насчет дедушки. Он подавлен. Пожалуйста, навести его и скажи, чтобы он перестал постоянно спрашивать, куда я иду. И, пожалуйста, когда в следующий раз окажешься в городе, верни мне прекрасную куклу.

– «I love you, yeah yeah yeah», – пропел дядя Кармин строчку из песни «Битлз» «She loves you», изменив местоимение.

– Я очень занята, – ответила я ему.

– «She’s got a ticket to ride», – переключился дядя Кармин на другую песню битлов, – «But she don’t care!»

– Позвони дедушке. Он обрадуется. Чмоки. Пока. – И, не удержавшись, пропела: – «Good day, sunshine».

– «I feel good in a special way», – отозвался дядя Кармин.

На этом мы и расстались. Миссис Бэзил оставила мне голосовое сообщение, но мне не хотелось его слушать. Душа требовала погоревать над тем, что переписке в записной книжке пришел конец, и над тем, что идеализированный мной Бука выкинул моего кукольного Буку. Но жизнь продолжается, пора двигаться дальше.

Я оставила в записной книжке последнюю запись – строку из стихотворения Мэри Хоу – и закрыла ее, возможно, навсегда.

Моя компания переместилась за столик на террасе. До этого довольно теплый позднедекабрьский день стал ветреным и холодным, и все перешли на горячий пунш.

– «I’m dreaming of a white Christmas», – пели они.

Приятная песня: мягкая и нежная, подобно витающему в воздухе ожиданию первого снега, когда весь мир умиротворенно затихает.

Пока меня не было, пришел Эдгар Тибо. Он не пел, а, приставив ко рту кулак, битбоксил, читая рэп:

– «Go… snow… snow that Mary MacGregor ho…» – Увидев меня, он присоединился ко всеобщему пению, по ходу импровизируя: – «Just like the Lily— white one I used to know…» ^[24]

Когда песня закончилась, злюка Эрин сказала:

– Эй, Лили, этот шовинист и империалист Эдгар Тибо – твой дружок?

– Да. – Я приготовилась закрыть уши красными помпонами своей шапки, ожидая длинную и матерную тираду, касающуюся Эдгара.

– У него приятный баритон. Для мужчины.

Шина, Энтвон, Роберта и Мелвин подняли бокалы и чокнулись ими:

– За Эдгара!

– Это мой день рождения! – возмутилась Эрин.

– За Эрин! – снова подняла бокалы компания.

Эдгар спел поздравление в стиле Стиви Уандера. Изображая слепого пианиста, он прикрыл глаза, бесцельно кивал, барабанил пальцами по столу и голосил: «Happy birthday to you! Happy biiiiiirrrrrrthdayyyy…»

Эрин к этому времени, видно, совсем припьянела, иначе ее страшно выбесило бы такое неполиткорректное выступление. Однако, вместо того чтобы разозлиться, она вдруг закричала:

– Хочу, чтобы мой день рождения стал национальным праздником! – Эрин забралась на стул и провозгласила всем в пределах слышимости: – Сегодня всем даю выходной!

Мне показалось глупым напоминать ей, что у большинства людей сегодня и так выходной, так как нынешняя неделя – неделя между Рождеством и Новым годом.

– Что ты пьешь? – спросила я ее.

– «Кенди Кейн»! Попробуй!

Я же флиртую с опасностью? Вот и отпила ее пунша. Он и правда оказался на вкус как конфета… только лучше! Понятно, почему мои распеватели гимнов обладали привычкой пускать по кругу фляжку со шнапсом во время всех наших репетиций перед Рождеством.

Вкуснятина.

Я глянула на Эдгара.

Тот фотографировал мои ноги: одну – в сапоге, другую – в кроссовке.

– Я разошлю всем ориентировку, чтобы найти твой второй сапог, – объяснил он и как заправская Сплетница тыкнул под фото кнопку «отправить».

– За Лилин сапог! – засмеялись все. Снова звякнули бокалы.

Еще Вкуснятины! Еще Опасности!

– Я тоже хочу выпить. Кто поделится своим пуншем?

Когда я потянулась за бокалом Мелвина, записная книжка выскользнула из висевшей на моем плече сумочки.

Я не стала поднимать ее с пола.

Зачем?

* * *

– Ли-ли! Ли-ли! – радостно скандировала моя группа, а к этому моменту и весь бар.

Я танцевала на столе и пела битлов, грозно потрясая кулаком:

– «It’s! Been! A! Long! Cold! Lonely! Winter!»

– «Here comes the sun», – подпевали десятки голосов.

Хватило три глотка мятного шнапса, четыре глотка пунша и пять глотков какого-то напитка Шины, чтобы Визгля-Не-Смей превратилась в сущую тусовщицу.

Столько всего произошло с Рождества. А началось все с записной книжки, которую я оставила валяться на полу. Я превратилась совершенно в другую девушку. Нет, женщину.

В лгунью. В Лили, флиртующую с убийцей мышек. В девушку, расстегнувшую две перламутровые пуговки на своей кофте, чтобы слегка приоткрыть декольте.

Но настоящая Лили – слегка захмелевшая и которой неплохо бы прикорнуть и/или проблеваться – была не в своей тарелке на этой вечеринке, превратившейся в оргию с тусовщицей Лили во главе.

Зимой быстро темнеет. Всего шесть, а на улице темень, и, если я вскоре не вернусь домой, дедуля пойдет меня искать. Но если я вернусь домой, дедуля увидит, что я слегка… слегка… навеселе. И не важно, что я не заказывала себе в баре спиртное и выпила всего пару-тройку глотков у других. А еще он узнает об Эдгаре Тибо. Что делать?

В бар вошла компания, и я поняла: нужно прекращать петь и танцевать на столе, пока она тоже не присоединилась к вечеринке. С меня и так достаточно. Я и так разошлась дальше некуда.

Время было на исходе. Часы тикали. Я спрыгнула со стола и потащила Эдгара в укромный уголок. Нужно было объяснить ему, как привезти меня домой без неприятностей.

И хотелось, чтобы он меня поцеловал.

Хотелось, чтобы наконец пошел снег – что, учитывая морозный воздух и серые небеса, могло случиться в любую секунду.

Еще мне хотелось вернуть свой второй сапог, поскольку в кроссовке нога сильно мерзла.

– Эдгар Тибо, – надеюсь, сексуально промурлыкала я и прижалась к его крепкому как скала и теплому телу. И навстречу его губам приоткрыла свои.

Вот и поцелуй.

Наконец-то.

Я уже собиралась прикрыть веки, когда краем глаза заметила поблизости парня, державшего в руке нужную мне вещь.

Мой второй сапог.

Эдгар повернулся к парню.

– Дэш? – удивленно спросил он.