Книга Записная книжка Дэша и Лили, страница 40 – Рэйчел Кон, Дэвид Левитан

Пока не попал снежком мальчишке в глаз.

В лицо я не целился. Просто кинул в него снежком и – бух! – он шлепнулся. Остальная мелочь, побросав в меня последние снежки, сбежалась к нему узнать, что случилось.

Я тоже подошел, спросил, в порядке ли он. Выглядел он нормально, и глаз не пострадал. Вот только теперь лица девяти-десятилеток искажала жажда мести, и это было ни черта не смешно. Одни вытащили мобильные фотографировать меня и звонить мамашам. Другие начали сгребать снег вместе с гравием, чтобы слепить снежки потяжелее.

И я дал деру. Стремглав пробежал по Пятой авеню, свернул на Восьмую улицу, где спрятался в кафешке, выжидая, когда шайка сорванцов пройдет мимо.

В вестибюле маминого дома консьерж протянул мне сверток. Я поблагодарил его, решив развернуть сверток в квартире, поскольку именно этот консьерж брал с жителей «десятину», утаскивая по одному журналу из десяти, а я не собирался делиться с ним своим добром.

Стоило мне зайти в квартиру, как зазвонил телефон. Бумер.

– Привет, – сказал он, – у нас на сегодня есть планы?

– По-моему, нет.

– Как это нет? Должны быть!

– Ну хорошо. Чем занят?

– Слежкой за ростом твоей популярности! Пришлю тебе ссылку!

Я скинул ботинки, стянул перчатки, шапку и шарф. Пройдя к ноутбуку, открыл почту Бумера.

– «Мамочки с Вашингтон-сквер»? – спросил в трубку.

– Ага! Открывай!

Сайт оказался форумом мамашек с огромным заголовком на главной странице:

На прикрепленных к посту фотографиях можно было разглядеть разве что шапку и шарф.

– Как ты понял, что это я? – спросил я Бумера.

– По одежде, твоему любимому йогурту и тому, что ты вечно мазал, пока не зарядил снежком пацану в лицо.

– А что ты забыл на форуме для мамашек?

– Мне нравится их взаимная ненависть друг к другу. Я даже в закладки сайт добавил.

– Ну, если ты не против потусить с тем, кто вызвал красный уровень опасности, приходи.

– Какой там против. Я очень даже «за»!

Закончив разговор, я развернул сверток (перевязанную веревкой коричневую бумагу) и нашел молескин. Он снова вернулся ко мне.

А поскольку вот-вот придет Бумер, я сразу окунулся в чтение.

«Прости, что не вернула тебе записную книжку».

Кажется, с тех пор прошла вечность.

«Тебя я незнакомцем не считаю».

А почему? Кого, по-твоему, считать незнакомцем? – хотелось спросить мне ее. Не из сарказма или дотошности. Просто действительно интересно понять, возможно ли кого-то узнать по-настоящему, и нет ли в каждом чего-то такого, из-за чего ты будешь всегда оставаться незнакомцем даже для тех, кто хорошо тебя знает?

«А еще мне всегда хотелось, чтобы после того, как принц найдет Золушку и они подальше уедут в роскошной карете, она бы повернулась к нему и сказала: «Останови, пожалуйста, карету, я сойду. Теперь, когда я сбежала от страшных издевательств, которые терпела всю жизнь, мне хочется повидать мир».

Может, принц только обрадуется. Может, он устал от постоянных вопросов, на ком и когда он женится. Может, ему хочется лишь одного – вернуться в свою библиотеку и прочитать сотни книг, а его вечно все отрывают, ни на минуту не оставляя в покое.

«Я бы с удовольствием потанцевала с тобой. Если бы набралась храбрости пригласить тебя на танец».

А разве мы уже не танцуем? Разве все это – не танец? Мы ведь только и выделываем словами разные па: спаррингуемся, строим планы, оставляем все на волю случая? И хореография-то порой уже придумана. Некоторые па известны веками. А остальные… остальные спонтанны. Они решаются местом действия и мгновением между прошлым и будущим, до окончания музыки.

«Я пытаюсь открыться опасности».

Я не опасен. Только выдуманные истории опасны. Только наши измышления. Особенно когда они переходят в ожидания.

«Пора мне познать жизнь вне этой записной книжки».

Неужели ты не видишь? Мы и так ее познаем.

«Мне очень жаль».

Не о чем жалеть. Не за что извиняться. Не нужно говорить: «Игра окончена». Твое разочарование печалит меня.

А затем Марк Стрэнд:

«Мы читаем историю наших жизней,

Словно сами ее прожили,

Словно сами ее написали».

Марк Стрэнд, чьи самые известные три строчки:

«В поле

Я отсутствие

Поля…»

Я достал четвертую открытку и написал:

Открытка № 4: Таймс-сквер в канун Нового года

В поле я – отсутствие поля. В толпе – отсутствие толпы. В мечте – отсутствие мечты. Но я не хочу отсутствовать. Я хочу быть. И я двигаюсь вперед. Порой меня хмелит хорошее настроение. Порой – восхищает хитросплетение слов и жизней. И я хочу быть частью этого хитросплетения. «Игра окончена», – написала ты, и я не знаю, что меня больше задело: то, что, по твоим словам, игра окончена, или то, что ты называешь это игрой. Все закончится тогда, когда один из нас навсегда оставит у себя записную книжку. И все это – игра, только если в нашей переписке отсутствует смысл. А мы уже давно перешагнули эту черту.

Осталось еще две открытки.

Открытка № 5: Эмпайр-стейт-билдинг на рассвете

Мы и есть история наших жизней. И пишем ее в записной книжке. Что важно, эта история не выдумка, а правда. Во всяком случае, очень близка к ней. Я не хочу, чтобы наша переписка или наша дружба закончилась всего лишь из-за неблагоприятной встречи. Давай назовем случившееся незначительным инцидентом и забудем о нем. Не думаю, что нам нужно пробовать встречаться в реальной жизни. В нашем общении столько свободы. Пусть встречаются друг с другом наши слова. (Смотри следующую открытку.)