Книга Непосредственный человек, страница 52 – Ричард Руссо

Боди развернулась и глянула на объявление.

– Некоторые сестры говорят, это дурной вкус.

– Других возражений у них нет?

– Они очень серьезны. Занудны даже.

Теперь мы уже открыто улыбались друг другу.

– Кто-то мне сказал, что баба с английской кафедры подцепила тебя на крючок, – сказала она, присматриваясь к моему носу. – Вернее, об этом все говорят.

Я попытался вообразить, какую форму могла принять эта история на отделении женской проблематики, где меня подозревают в мужском шовинизме, а Грэйси считают жалкой стареющей шлюхой. Большинство университетских женщин рано или поздно приглашают прочесть курс в мультидисциплинарной программе Боди, но Грэйси – никогда.

– Последнее время я часто мелькаю в новостях, – признал я, с запозданием припомнив, что Боди из принципа отказалась от телевизора, а значит, скорее всего, не видела ни местных новостей, ни «С добрым утром, Америка».

Поскольку ей никто еще не передал мою угрозу приступить к истреблению уток, я вкратце пересказал последние события, пока мы допивали кофе. Реакция Боди на мой рассказ оказалась досадно схожа с реакцией Лили. Чего-то подобного она от меня и ожидала, говорило усталое выражение ее лица. Кстати, прошлой зимой именно Боди наблюдала, как я задом съезжал по заснеженной Приятной улице.

Под мой рассказ она зажгла еще две сигареты, спохватилась и загасила их.

– Итак, – сказала она, дослушав. – Ты побывал у Крошки Дика. Выслушал речь про надвигающуюся бурю?

– Приливную волну, – уточнил я.

– Теперь у него это приливная волна?

– Ее невозможно остановить. Единственная надежда – успеть добраться до твердой земли. Захватить с собой друзей. Ты со мной? У меня найдется еще одно место, надеюсь.

– Чтоб у него пиписька отвалилась.

– Не следуй стереотипам, – сказал я.

– И что же ты ответил? – поинтересовалась она, и я почувствовал, как меняется атмосфера в кабинете.

– Сказал, что мы далеко от моря, нам нечего бояться прилива. Он же потребовал за выходные пересмотреть мою позицию. Велел обсудить всё с Лилой.

При нормальных обстоятельствах это вызвало бы у Боди смешок. А сегодня – нет.

– А ты сказал, что нет никакого смысла обдумывать еще раз твою позицию. Сказал, что прежде ад замерзнет, чем ты предашь друзей. Велел засранцу пойти и трахнуть самого себя в зад.

Судя по тому, как она уставилась на меня, туда же пошлют и меня, если мой ответ ее не удовлетворит.

– Придется отмотать обратно, – сказал я.

Она будто и не слышала.

– Потому что так отвечают ему те, кто верен профсоюзу. Так ответила ему я.

– Не думаю, что я так уж предан профсоюзу, – признался я и приготовился пойти и трахнуть себя в зад.

Боди оглядела свой кабинет, словно в поисках, куда бы плюнуть.

– Поверить не могу, чтобы ты был способен встать на сторону администрации.

– Чума на оба ваши дома, вот что я думаю, – сказал я.

Это слегка успокоило Боди, хотя в отношении меня она не смягчилась.

– Может случиться так, что ты обязан будешь свидетельствовать, – предостерегла она. – В библейском смысле. Соблюсти ироническую дистанцию уже не удастся, можешь мне поверить.

Я опрокинул пустой пластиковый стаканчик вверх дном на ее стол.

– Должен признаться, Боди, тебе в очередной раз не удалось поднять мою самооценку.

И вдруг напряжение ушло, мы снова были друзьями.

– Я постоянный источник разочарования для мужчин, – кивнула она и печально добавила: – И для многих женщин.

– Хочешь мне об этом рассказать?

Обычно она хочет рассказать.

Боди всмотрелась в меня, будто и правда решала, стоит ли поведать мне о новой сердечной неудаче. И поскольку прежде она всегда мне о них рассказывала, я был несколько удивлен, когда она взмахом руки отделалась от этой темы.

– Просто один человек, – пробормотала она. – Который вовсе и не играет в моей команде, нечего даже было на это надеяться.

Едва она произнесла эти слова, как на моем воображаемом экране развернулась картина – в чистых красках «Техниколора» и со звуком Долби стерео: Боди и Лили, обнаженные, потные, возятся на рабочем столе Боди. Это происходит прямо здесь и прямо сейчас. Нарисованная мной картина была столь ярка и драматична, что даже очевидная абсурдность не заставила ее померкнуть. Ведь в конце-то концов, чтобы такая сцена обрела правдоподобие, необходимо, чтобы Лили, та женщина, которую я знаю, превратилась в женщину, совершенно мне неведомую. Сколько раз я предупреждал студентов о недопустимости такого рода насилия над персонажами. Конечно, говорил я, у каждого человека есть свой секрет. У людей имеется сложная внутренняя жизнь, которая не поддается бесхитростному истолкованию, но нельзя забывать, игнорировать или сводить к пустякам то, что нам известно о человеке, а новая роль, которую я приписал своей жене, явно противоречила этим правилам повествования. И это не единственный грех против правдоподобия. В хорошем сюжете Боди Пай не могла бы одновременно заниматься потным сексом с моей женой и сидеть передо мной, полностью одетая, с сигаретой в зубах, хотя я не помнил, как она поднесла к ней зажигалку, однако уже почти до фильтра докурила. Я сосредоточил взгляд на красном кончике сигареты, и пылкие любовницы исчезли, в маленьком кабинетике Боди остались только мы двое, старые друзья, о чем-то говорим. Вернее, говорит одна Боди, объясняет, дошло до меня, почему она оставила сообщение с просьбой перезвонить.

– В общем, скажи ему, чтобы поостерегся, – закончила она.

Видимо, что-то я упустил, черт побери. Крошечный кусочек времени, жизни Уильяма Генри Деверо Младшего, ускользнул в некую бездну.

– Кому? – спросил я.

– Тони, – ответила она, подозрительно глядя на меня. – Тони Конилье. Мы же о нем сейчас говорим.

– Точно. – Я энергично закивал, как будто все для меня прояснилось.

Но она, чувствуя, что я так и не включился, спросила:

– Где ты сейчас был?

– В каком смысле? – возмутился я, но я хорошо знал, в каком смысле.

Она выпустила длинную, задумчивую струю дыма из самой глубины легких.

– Видел бы ты свое лицо.

По дороге на кафедру я вынужден был пройти мимо студенческого центра и утиного пруда. Навстречу попалось с полдюжины знакомых студентов, по большей части они старались смотреть куда угодно, только не на меня. Возможно, у меня паранойя, но я не сомневался: один парень даже сменил курс, лишь бы не столкнуться со мной. Это последствия моего выступления в роли телезвезды или на лице у меня все еще то выражение, о котором упомянула Боди Пай? На ум пришла третья версия, и я проверил, застегнул ли ширинку после очередного бдения над писсуаром. Нынче мой член много времени проводит снаружи. Может, повадился? Но нет, вроде бы все в порядке.