Книга Скорая помощь. Душевные истории, страница 15 – Андрей Звонков

На вызов, где маялся в ожидании укола больной и где, кроме медсестры, для этого незамысловатого действа, в общем, ни в ком не нуждались, тем более в специалистах-токсикологах, они входили так:

Впереди шел «глухой» доктор с фонендоскопом, предварительно вставленным в уши, за его спиной, держась за плечо и задрав конопатое лицо к небу, шел в «слепых» очках рыжий фельдшер, а за ним, держа ящик, с непроницаемым лицом фельдшер-кавказец.

Позвонив в дверь, врач не отвечал на запросы типа: «Кто там?» – и продолжал нажимать на кнопку, пока дверь не открывалась.

Увидев лица родственников, он радостно объявлял:

– «Скорая»! – и проходил в комнаты.

Там медики располагались.

Врач расспрашивал больного и родственников, поднося им ко рту фонендоскоп – «Говорите громче!», а рыжий «слепой» отпирал ящик. Закончив осмотр, врач громко отдавал распоряжения, какие лекарства надо ввести.

«Слепой» на ощупь извлекал из кассеты ампулы, пальцами «читая» названия, и передавал их «кавказскому лицу», тот, сказав «Ара!», набирал все в шприц и, отдав его в руку «слепому», вел того к больному. Там рыжий «нащупывал» подходящее местечко в ягодице и мастерски делал инъекцию.

После этого минут десять, пока описывалась карточка, родственники приходили в себя и резонно спрашивали в изумлении:

– Как же вы работаете?

– Так и работаем, – отвечал «слепой», – народу на «Скорой» не хватает.

Уезжая с вызова, бригада обычно увозила какой-нибудь вкусный презент.

Но всему приходит конец.

На «Скорую» пришел «сигнал», даже не жалоба, а возмущенное сочувствие, потому что люди хотели знать: «Что за безобразие?! Почему на «Скорой» заставляют работать инвалидов?!»

Романову пришлось провести целое расследование с очными ставками и перекрестным допросом. Ну, в общем, дело вскрылось, и вся бригада попала в оперотдел в наказание на три месяца на минимальный оклад. Со ста пятидесяти на шестьдесят рублей в месяц!

Вот и теперь пришла жалоба-сигнал на Марину Захарову и Сашку Костина.

Романов в ожидании накалялся: «Ну, сейчас мы разберемся, что это еще за художественная самодеятельность завелась на “Скорой”»?

В дверь постучали, и в маленький кабинет начальника оперотдела вошли Захарова и Костин.

Романов глядел на них сурово. Просветленное невинное, как у младенца, лицо Сашки Костина раздражало его все сильнее.

– Читайте! – нервно сказал Романов и протянул Захаровой листок из тетради.

Костин перегнулся через ее плечо и засопел, тоже читая.

«Главному врачу Скорой помощи…

Пишит ^[10] Вам инвалид Великой Отечественной Войны 1-й группы, ковалер орденов Красной Звезды, Славы 3-й степени и Отечественной Войны 3-й степени. Я, участник Финской войны, Отечественной и Войны в Манчжурии, трижды контужен, имею два осколочных ранения в ноги и в голову.

У меня часто повышается давления и мне надо делать уколы магнезии. Я каждый день вызываю «Скорую помощь», чтобы мне кололи эти уколы.

….числа сего года я, как обычно, вызвал «Скорую», чтобы они сделали укол. Ко мне приехала бригада в составе врача Захаровой М. И. и фельдшера Костина А. В. вызов № …

Бригада приехала очень быстро, тут мне их винить не в чем, но вместо укола фельдшер Костин достал из медицинского ящика балалайку и стал играть «Светит месяц…», «Барыню» и «Комаринского», а врач Захарова плясала и пела.

Когда они исполнили три песни, фельдшер убрал балалайку обратно в ящик. И они уехали. Правда, перед отъездом врач померила мне давление, и оно оказалось совершенно нормальным. Врач сказала, что укол делать не надо.

Мне непонятно, что это за новый метод лечения? А то на следующий день приехала другая бригада, и я попросил их тоже петь и плясать, а они просто сделали укол. Предлагали мне вызвать психиатрическую бригаду, но я отказался. Я ведь не псих!

Ветеран ВОВ, инвалид …………….».

Романов в упор смотрел на Захарову. Фразы «…достал из ящика балалайку» и «убрал балалайку обратно в ящик» были подчеркнуты красным карандашом.

Врач отложила листок и подняла ясные синие глаза на начальника оперативного отдела.

– Ну, и как это было? – спросил Виктор Максимович.

– Что было? – спросили медики.

– Песни и пляски. В каком же это институте обучают так лечить инвалидов Великой Отечественной войны?

– Какая балалайка в нашем ящике, Виктор Максимович? – возмутился Костин. – Там поллитровку всунуть некуда, а вы – балалайку?!

– Вы же сами видите, он так прямо и пишет, что трижды контуженный, – добавила Захарова. – Да я и плясать-то не умею.

Романов озадаченно уставился на жалобу. Такого поворота он не ожидал.

Он мысленно представил себе настоящую балалайку и так же мысленно попытался всунуть ее в забитый ампулами, шприцами и бинтами медицинский ящик. Ничего не получалось. А ведь в жалобе русским языком было написано, что фельдшер достал балалайку из ящика и убрал ее в ящик. Романов верил жалобе, потому что ему очень хотелось в нее верить, и еще больше засадить врача и фельдшера дармовыми диспетчерами на три месяца на минимальный оклад в оперативном отделе.

Но вынужден был верить и здравому смыслу, который кричал, что никакая балалайка в ящик не влезет! А значит, все, что написано в жалобе, – действительно бред контуженого инвалида.

– Ладно, пишите объяснительные, – вынужден был сказать начальник оперотдела и сунул каждому по листу бумаги.

Через пять минут он получил две объяснительные.

Свою вину бригада начисто отрицала. «Приехали, давление хорошее, убедили больного, что колоть ничего не нужно, и уехали». А все остальное – плод больного воображения.

Романов крякнул и, наливаясь помидорным соком от ощущения собственной глупости, написал в углу: «Жалоба не обоснована» и подписался. Получалось, что он сам вполне мог бы это понять, но его начальнический мозг требовал вызвать бригаду для разбора. Формальность соблюдена, но от этого не легче. Чувствовать себя дураком никто не любит.

– Хорошо, идите!

Захарова и Костин вышли, притворив за собой дверь. Стоя у лифта, врач сжимала губы, чтобы не рассмеяться, а фельдшер, тихонько толкнув ее плечом в плечо, прошипел на ухо:

– Я же говорил, что сувенирная балалайка в ящике поместится! Жалко, его ребята в дурку не отправили.

Опытный врач – студенту:

– Запомни: первое, чтобы лечение было эффективным, лекарство внутрь должно быть горьким, укол – болючим, а мазь – вонючей, тогда они помогут. Пациент должен в страдании преодолевать и болезнь, и лечение, тогда он будет ценить труд медиков, а если ему болеть комфортно – то он ни хрена не будет делать, чтобы выздороветь! И потом заботиться о здоровье не будет!