Онлайн книга «Тринадцать ящиков Пандоры»
|
Проснулась она поздно. Станислав не стал ее будить. — Выспались? — спросил он, услышав, что она соскочила с койки. За иллюминаторами несется желтая мгла. Круглые часы над рабочим столом показывают 11.34. Регина задержалась в жилом отсеке, вспоминая, где щетка для волос: меньше всего на свете ей хотелось появляться перед Станиславом взъерошенной, как щенок после драки. Но щетка лежит у мойки, в том отсеке… Широкая ладонь Станислава возникла в дверном проеме. На ладони лежала щетка. Станислав сказал из-за двери: — Я пойду приберу в тамбуре. Вернусь через десять минут. Чтобы к этому времени вы были в полном порядке и готовы завтракать. Вы едите манную кашу? — Ем! Обожаю! — сказала Регина, принимая щетку и со сладкой безнадежностью понимая, что безумно, безнадежно влюблена в этого вежливого сухаря… * * * — …А потом что? — Стас закурил, и Станислав, не любивший табачного дыма, кашлянул, разгоняя дым перед лицом. — Она прожила у меня в курятнике еще два дня. Вернее, два с половиной дня. — Кончилась буря? — Нет. Мимо шел большой вездеход. Они завернули к нам и взяли Регину. — И что она сказала на прощание? — Ничего. Она вежливо попрощалась. Как и принято. Поблагодарила меня за гостеприимство. — И все? — Она была сердита на меня. — Почему? — Мне кажется, в глубине души она полагала, что я нарочно вызвал вездеход, чтобы отделаться от нее. — А ты вызывал вездеход? — Нет, я тут совершенно ни при чем. Но если бы я мог вызвать его, я бы это сделал. Так что ее догадки были недалеки от истины. — Ты испугался? — Мне было жалко девочку. — Она не девочка. Она взрослый человек. Ей подошло время полюбить. И тут попался ты. Не очень красивый, но вполне самостоятельный мужчина, притом спаситель. Ты же не проявлял никакой инициативы: безотказный капкан. — Не старайся показаться циником. — Я не стараюсь. Это не цинизм, брат. Это констатация факта. Вполне вероятно, что, увидь она тебя здесь, на Ваяле, прошла бы мимо, не обратив внимания. Таких мужчин, как мы, здесь тысячи. — Она бывала на Ваяле, она выросла на Земле. Но полюбила меня. — Она о тебе уже забыла. — Нет. Станислав достал письмо, протянул его брату. Стас развернул его и заметил: — Банальный почерк. — Не в почерке дело, — терпеливо сказал Станислав. Стас небрежно пробежал глазами строчки, перевернул лист на другую сторону — не написано ли там чего-нибудь. — Что ж, — произнес он наконец, — очень трогательно. — И все? — Что же я еще могу сказать? Не я внушал ей эти чувства. — Ты шутишь? — Нет, я серьезен. — Порой я не знаю, когда ты шутишь, а когда серьезен. Я видел ее глаза, когда мы прощались. Она писала искренне. — Ни на минуту в этом не сомневаюсь. Да и не мои сомнения тебя тревожат. — Нет, не они. Но, клянусь тебе, я не предпринял никаких шагов для того, чтобы… — Соблазнить ее? — На этот раз ты шутишь. — Шучу. Станислав поднялся с кресла и подошел к окну. Станислав приблизил лицо к стеклу, глядя вниз, в пропасть улицы. — Послушай, брат, — сказал Стас. — Ты бессилен ей помочь. И клянусь тебе: пройдет неделя, месяц, она утешится, она молода и обо всем забудет. Пусть же тебя не мучают угрызения совести. Я повторяю: ей пришло время полюбить, и ты вовремя попался ей на пути. — Ты не видел ее, — возразил Станислав. — Она очень милая и умная. Она искренняя. Мне очень жаль ее. — Иному на твоем месте я предложил бы на ней жениться. — Опять шутишь? Станислав резко обернулся. Густые черные брови сошлись к переносице одной изломанной черной линией. — Ты сердишься, Цезарь, — сказал Стас. — Значит, ты не прав. — Ты должен увидеть ее, — сказал Станислав. — Я ждал этой просьбы. Брови Стаса сошлись в такую же черную изломанную линию. Те же серые глаза с секунду выдерживали взгляд андроида, метнулись в сторону, рука с длинными плоскими пальцами отыскала на столе пачку сигарет. — Не кури, — попросил Станислав. — Я не люблю этого. Мне вредно. — Ты унаследовал мои достоинства, но знаешь, чего тебе не хватает, чтобы стать человеком? — Знаю. Слышал. Недостатков. — Я повторяюсь. — Да. Порой я задумываюсь о жестокости людей. Нет, не отдельных индивидуумов, а людей в целом. Я понимаю, что, создавая андроида, вы идете по пути наименьшего сопротивления — максимальное дублирование оригинала. Замечательного, выдающегося оригинала. И забываете о недостатках. Забываете о том, что я не только неполноценен, но и настолько совершенен, что сознаю свою неполноценность. Мне претит тщеславие биоконструкторов. Я должен быть примитивнее. Биоробот, и все тут. Робот, от слова «работать». — Станислав, не пытайся быть несправедливым к людям. — Почему я несправедлив? — Потому что ты человек. — Андроид. Почти человек, притом без недостатков. — Хорошо, андроид. Возьми письмо обратно. Оно адресовано тебе. — Неужели ты до сих пор не понял, что не мне, а тебе? Я же не могу испытывать любви… — А ты задумывался, как близка к любви жалость? — Жалость — функция мозга. Это доступно даже моему, наполовину электронному мозгу. Стас погасил сигарету. — Она пишет, что ждет тебя… — Да. — Хотя бы на минуту… — Да. — У входа в зоопарк… — Да. — А на сколько процентов твоя филиппика против жестокого человечества была театральным представлением, а не душевным порывом? — Не более чем на десять процентов, — улыбнулся Станислав. — Не более. И не хмурься, брат. Я не лгу. Это мне не по зубам. — Ну уж что-что… Станислав напомнил: — Она будет там через десять минут. Ты только успеешь дойти до зоопарка. — Как ты все рассчитал! — сказал Стас. — Я бы не смог. — У тебя нет нужды заставлять свой оригинал действовать по-человечески. — Как я ее узнаю? — Она сама тебя узнает. |