Онлайн книга «Тринадцать ящиков Пандоры»
|
Уильям выдохнул, запрокинул голову и какое-то время сидел, закрыв глаза. — Не стоит, — просипел наконец, — не стоит так говорить. В этой земле нужно оставаться осторожным со словами, сэр. Фицпатрик шагнул, присел за его спиной, положил руку адъютанту на плечо. — Слушай… — начал, клокоча горлом, но Томас отмахнулся, и ирландец замолчал, не отпустив, впрочем, плеча плененного ими юноши. На правой скуле Фицпатрика наливался кровоподтек — там, где Уильям саданул его подсвечником. — Зачем вы пробирались в комнаты покойного Хэвиджа? — снова начал Томас. Адъютант полковника пошевелился, посмотрел на руку ирландца. — Вы позволите, сэр? Фицпатрик убрал руку, встал и демонстративно шагнул в сторону. Уильям же Кронненфельд принялся стягивать сюртук — неуклюже, словно позабыв, как следует двигать руками. — Я хочу показать вам кое-что, сэр, — говорил, путаясь в рукавах. Повернулся боком, неловко задирая рубаху. — Видите? Сперва Томас даже не понял, на что следует смотреть, и только когда присвистнул Макги, с глаз будто упали шоры и сплетенья сизого, серого и зеленого сложились в одно целое. Макги опасливо приблизил руку, но касаться не стал. — Холодное, — проговорил и отер пальцы о полу. А в сизых изгибах располосованной плоти Уильяма Кронненфельда запульсировало, захлюпало, жадно разевая пасть. — Я должен был умереть, — сказал адъютант Хэвиджа. — Когда тварь, что вселилась в госпожу Франческу, ударила меня… она вырвала кусок плоти, а в дыре, говорят, можно было увидеть, как бьется сердце. Но я пришел в себя излеченным… если это можно назвать излечением. Я… мне… мне нужно выяснить, что я теперь такое. Он замолчал, переводя дыхание. — И все же, — Томас чувствовал, что губы сделались как деревянные. — Что вы делали в его комнатах? — Я хотел увидеться с госпожой Франческой. Хотел… поговорить… иногда одержимые помнят, что было, когда в них вселилась эта местная чертовщина. — Ну да, — протянул Фицпатрик. — И именно для этого вы прихватили кинжал с серебряной насечкой. — Кстати, об этом, — вмешался Томас. — Откуда он у вас, Уильям? — Мне… мне его подарили. Верней, одолжили. Один человек. Я рассказал ему, что знал и о чем догадался, а он дал мне свой кинжал. Сказал, это наверняка меня защитит в случае чего. И насечка — если вы присмотритесь — на нем не серебряная. Она золотая. Томас закаменел. Неужели все настолько просто? Был мертв, потому что одержим? — И кто же… — закашлялся, начал снова. — И кто же этот человек? Кронненфельд глянул на него, на Фицпатрика. — Я не уверен, что имею право рассказывать вам. — Его звали Александр Холл, не так ли? — Откуда вы… — на Уильяма было жалко смотреть. — Похоже, — проговорил Томас, поднимаясь, — нам следует поговорить подробно и без свидетелей. В саду найдется уединенное местечко? Уильям Кронненфельд пожал плечами. — Шепчущая Беседка, над Альфом, в обсидиановом кругу. Но я не понимаю… Томас обронил через плечо: — Александр Холл, чиновник по особым поручениям при Министерстве колоний и личный порученец премьер-министра, прибыл в Лондон, пройдя сквозь завесу, мертвым. А из-за некоторых бумаг, которые нашли при нем, сюда прибыли мы. 18 июня. …и далее — Я беседовал с солдатами по просьбе покойного сэра полковника: он был напряжен в те дни, перед самой отсылкой экспедиции в Железный лес. Подолгу говорил со всеми: с местными, с инженерами, с господином Бладджетом. И потом, когда мы уже отправились… Так вот, каждый второй из тех, кто пробыл здесь более полугода, жаловался на дурные сны, а каждый пятый время от времени страдал приступами лунатизма. — И при чем здесь все это? — Сэр, может, вы слыхали — во Франции некто Сен-Симон, провозгласив начало века позитивного знания, попытался соорудить науку, которая занималась бы общественным упорядочиванием. Назвал ее социономикой, а его последователи возносят эту придумку на вершину всех прочих дисциплин. Грозятся, что человечество теперь пробьется сквозь завесы британской мистики с помощью выверенного рационального метода, а не рифмуя «розы — грозы». — Просто у лягушатников нет поэтов, — вмешался Макги. — Французы многословны и велеречивы, но мне запала в голову одна их идея: что эпохи развития разума соразмерны тому, как человечество описывает мир в данный момент. Прибегает ли оно к идее божества или ему достаточно геологии с химией. — К чему это вы ведете? — Макги был неугомонен. — К тому, что если в нашем мире для описания сути явлений хватает науки, то здесь, в Благословенной Земле, открытой поэтами, любому рано или поздно приходится учитывать сверхъестественное. И человеческому — слишком человеческому — здесь остается все меньше места. Мы, конечно, это отрицаем, делаем вид, что все это лишь сказки дикарей, но госпожа Франческа права: мы возвращаемся к позабытым суевериям и впускаем их себе в плоть и кровь. И уже не важно, насколько здешние боги реальны, — довольно и того, чтобы реальными их считали мы сами. — Погодите-погодите, — перебил его Томас. — Вы хотите сказать, будто… И замолчал, сосредоточенно глядя куда-то над головой Уильяма Кронненфельда, где мерцали — желтым, зеленым, оранжевым — ночные светляки в кроне деревьев над прудом. Слова молодого Уильяма пугали не на шутку: если подумать, под ними распахивалась бездна. — Мы здесь вот без малого тридцать лет, — снова заговорил юноша. — Мы заражаемся этим миром, но — что куда опасней — заражаем и его тоже. До того, как сюда стали прибывать солдаты из Йоркшира, никто и слыхом не слыхивал о брауни. А едва на острове Трубка срубили форт, заселив его шотландцами и поставив над ними капитана Гейвигана, сразу стали приходить свидетельства о женщине в белом, рыдающей на скалах перед близкой смертью кого-то из наших людей. Понимаете? Шотландские суеверия говорят о баньши — так вот же вам по вере вашей! Одновременно с последними его словами сквозь беседку подул ветер — странно жаркий даже для здешней ночи. Но Томаса передернуло, словно в лицо ему дохнуло из ледяных подземных глубин. — Это удивительная идея, — сказал он хрипло. — Получается, поверь мы всем сердцем, что солнцу должно вставать на юге, — все бы так и случилось? Уильям помотал головой — и тут же застонал, ухватившись за подмышку. Отдернул ладонь, вытер пальцы. — Вовсе не обязательно, сэр. Но уж одно неизбежно: здесь тогда начнут рассказывать сказки о том, как однажды человек повелел солнцу взойти на юге — и светило его послушалось. — Как уже рассказывают сказки о Человеке-в-Терниях, — сказал задумчиво Томас. |