Книга Тринадцать ящиков Пандоры, страница 68 – Терри Пратчетт, Томаш Колодзейчак, Святослав Логинов, и др.

Амар почтительно поклонился — а сидя на невысокой квадратной скамеечке, заменявшей местным стулья, сделать это было непросто.

— Господин-фанча Томас, боги одарили вас острым умом. Из меня готовили… боюсь, я могу неверно подобрать слова… охотника на демонов? Выслеживателя духов?

— Следопыта? — подсказал Томас, а «зеленый» истово закивал.

— Следопыт, да. Хорошее, верное слово. Я ходил в облаках. Меня кормили мясом демонов. Кровью богов. Меня учили петь погоду, я умею различать тринадцать Криков-у-Ворот, я знаю имена трав и имена птиц.

— Тебя учили убивать демонов?

Амар посмотрел, не понимая.

— Как можно убивать демонов? Их смерти не в руках людей: чтобы убить полужизнь, нужно стать полумертвым. А когда ты полумертв — ты уже не человек.

Логика туземца от Томаса ускользала, но что там говорил об особенностях здешних земель наш торгаш? Новая логика для нового мира?

— Что же ты делаешь как следопыт?

Амар похлопал себя по животу — местные так поступали в ситуациях, когда британец пожал бы плечами.

— Я слежу. Выслеживаю. Иду по следу. Смотрю на оставленные знаки и решаю — какой это бог.

— Зачем же ты набросился на госпожу Хэвидж со своими тесаками? Ведь сам говоришь: демона невозможно убить. А ты дрался — и дрался хорошо.

Макги кивнул:

— Как сущий дьявол, тьфу-тьфу-тьфу. Я и не ожидал, что местные так умеют, сэр. Помню, сэр, схлестнулись мы раз с французиками: бонапартова гвардия, кивера, усищи…

Томас кашлянул, и ирландец замолчал на полуслове. Хмыкнул смущенно. И снова закружил по комнате, качая головой и бормоча себе под нос.

Амар же оставался бесстрастен.

— Я спасал господина фанча-ону. Кричащая-под-Землей могла убить его. Я не мог убить ее, но мог спасти господина фанча-ону.

— Так ты гнался за демоном, что вселился в госпожу Хэвидж? За ней ты следил?

Амар покачал головой:

— Нет. Я следил не за ней.

— А за кем же?

— За демоном.

Томас с досадой хлопнул себя по бедру: проклятая волшебная страна плотно оплетала, погребая все под ворохом слов, где каждое было понятным, но вместе они становились мишурой, волглой паутиной, цепляющейся к лицу.

— Амар, а не рассказать ли тебе все самому? — спросил он, стараясь говорить медленно и доброжелательно.

— Я — следопыт, — начал Амар снова. — Лучший в роду. Почти никогда не ошибаюсь, читаю следы, приметы. Наш род связан с Живущим-на-Третьем-Небе, тот посылает знаки и сны. Сновидцы их снят, а потом толкуют, что увидали. И они послали меня на север: сказали — иди, ищи демонов, живущих в городе иных людей у моря над рекой. И я пришел, увидел следы, выследил демона. Одного. Их несколько рядом, но важен лишь один. Почти бог, очень сильный. Поэтому я пришел во дворец большого господина фанча-ону Артура: демон здесь, но я потерял след. А сегодня нашел. И этот след я вижу на вас, господин-фанча Томас.

17 июня. Сумерки и позже

Когда проклятущий ирландец отнял пистолет от затылка, а шиллинг откатился и упал с ребра на бок, коротко прозвенев и по-прежнему сияя девственной белизной, — Амар прикоснулся к шиллингу другому, золотому, у себя на груди. Небо уже потускнело настолько, чтобы в стеклах проступили не скалы над Альфом, а они трое: могли теперь взглянуть друг другу в глаза, пусть только в отражении. Потом Амар ушел, а слуга, неслышно ступая, принес чай, сдобу и кувшинчик молока из здешнего папоротника, отдающего корицей и кардамоном. Макги, смущенно потоптавшись, сбежал на широкий балкон, а Томас удостоверился, что руки уже не дрожат, — и только тогда почувствовал, как возникший в груди после слов Амара раскаленный шар начал остывать, подергиваться серой окалиной. Словно чугунное каторжное ядро — незаметное, пока не начнешь двигаться, думать, делать. Невыносимое чувство, но Томас ему обрадовался, поскольку оно означало, что он — все еще человек. Лишь человек. Мелкий, ничтожный, мошка в зенице Господней, паразит на теле творцов этого мира.

И в этом было его мгновение ничем не замутненного, неистового счастья.

Он налил чаю, плеснул в чашку молока. Бросил щипчиками кусок тростникового сахара — тростник был едва ли не единственной культурой, принявшейся здесь; только цвет получаемого сахара был не коричневым, но красным. Растворяясь в чае с молоком, окрашивал напиток в нежный фиолет. Томас тщательно размешал, следя, как фиолетовые спирали собираются в точку, — а потом отставил чашку и поднялся сам.

Вдохнул, выдохнул. Сосчитал до трех. И тут из-за двери балкона шагнул Фицпатрик. И выглядел он так, что Томаса словно ледяной водой окатило.

Рука ирландца снова лежала на рукояти пистолета.

— Кто-то пытается пролезть в комнаты покойного полковника, — сказал он и бросился к дверям.

Томас рванулся следом.

Сержант был быстрее: уже на лестнице прыгнул через три ступеньки, завернул за угол и исчез. Томас ссыпался следом, чуть не подвернув ногу.

Из-за угла коротко взревело, кто-то захрипел, а Фицпатрик произнес вдруг сдавленно: «Су-ука».

Скрип подошв по камню пола, треск рвущейся материи.

Томас вылетел в коридор — и на него сразу же, спиной вперед, упал ирландец. Томас, крякнув, бросил Фицпатрика вправо, на стену; одновременно же, оттолкнувшись от сержанта, нырнул головой вперед, в ноги тому, кто стоял под дверью.

Сверху тяжело прошел литой металл. Томас покатился, ударяя стоящего под обе голени. Получил коленями в спину и башмаком по пальцам, застонал, дернулся, стараясь приподняться, но тут сверху упал Фицпатрик.

Колено уперлось Томасу в почку, давило: он с сипом втянул воздух и перевалился на бок, одновременно хватая мелькающую перед лицом ногу, выворачивая ее вверх и в сторону.

— Держу, держу… — шипел Фицпатрик. — Вот же сволочь верткая…

Томас сумел выскользнуть из-под двух тел, лягнул вслепую, все еще вцепившись в брыкающуюся ногу. Видимо, попал, потому что боровшийся с ними охнул и заскулил.

— Все, все, — триумфально бормотал сержант. — Взяли. Уходим? — оглянулся и, не дожидаясь ответа, поволок человека, заломив ему руку, к лестнице.

Томас осмотрел коридор, поднял подсвечник. От черной лестницы слышались быстрые легкие шаги: слуги, похоже, шли поглядеть, что происходит.

Подсвечник он забрал с собой.

Уже в комнате Уильяма Кронненфельда, адъютанта покойного полковника Хэвиджа, стошнило. Он казался маленьким, рябым; сидел, раскинув ноги и свесив голову. Отер ладонью рот и попытался отодвинуться назад.

Фицпатрик ткнул ему в руки флягу.

Уильям, все так же не поднимая головы, приложился к горлышку, закашлялся, перегнулся и едва не сблевал снова.

— Может, теперь, — произнес Томас с едва сдерживаемой яростью, — вы потрудитесь объяснить, что здесь, демоны меня побери, происходит?