Книга Львы Сицилии. Сага о Флорио, страница 62 – Стефания Аучи

— Насчет этого вы ошибаетесь, синьора. У вашей дочери светлая и умная голова. Кольцо и священник не изменят наших отношений. — Винченцо говорит без тени улыбки, в его ровном голосе ни намека на триумф или самодовольство. — С вашей стороны глупо не понимать, что я не позволил бы увезти ее от меня. Если, конечно, она… — Только сейчас он поворачивается к Джулии. — Если, конечно, она сама не хочет уехать. В таком случае я с уважением отнесусь к ее решению. Не к вашему, синьоры. Джулии. — Он протягивает к ней руку ладонью вверх.

Останься, хочет сказать он. Но не знает как.

Джулия читает это по его лицу. Он нервничает и злится на себя за то, что пережил: одиночество, отчаяние этих дней, разлуку, ночи в холодной постели. За то, что не умеет и не может выразить в словах. За то, что все же решается сказать.

* * *

Пробило полночь.

Джулия спит, Винченцо лежит рядом.

Снова. Наконец.

Ее тело стало сливочным, округлилось. И запах ее изменился: медвяный, крепкий, она пахнет молоком и лимоном.

Винченцо не спит. Прислушивается к мыслям Палермо, города, что питается из своих недр, которые его жители из века в век опустошают и наполняют. Думает о делах, о сборе винограда, о заседаниях Торговой палаты. О проблемах с тоннарой в Верджине-Мария, которая еще не в его собственности, но желание выкупить ее все сильнее, и план действий почти созрел. Он любит это место и хочет превратить его в свое королевство.

Вспоминает, как кричала мать, угрожая выгнать его из дома, если он вернется к Джулии, особенно сейчас, когда все, абсолютно все знают, что она забеременела от него.

Счастье быть здесь. Ощущение покоя.

Он прислушивается к дыханию своей женщины. Слышит, представляет, что слышит в нем еще чье-то дыхание.

Ребенок.

От груди рука спускается к животу. Сейчас он ощущает ребенка. Она помогла ему его ощутить.

Вместе с любовью — он, отец! — переживает новые чувства.

Над всем этим преобладает недоверие, от которого сложно избавиться. Это что-то, этот еще не родившийся ребенок украдет у него Джулию. Она не будет больше принадлежать только ему.

Ревность, которую он никогда в жизни не испытывал, раздражает его.

И в то же время забрезжила надежда.

Мальчик. Наследник.

Он переворачивается на бок. Джулия обнимает его сзади, грудью давит в лопатки, живот упирается в поясницу. Вот мой дом, говорит он себе на границе сна и яви. И засыпает, не замечая легких толчков ребенка, который стучится в дверь жизни.

* * *

Январь в Палермо может быть мягким и дарить свет, который словно говорит на языке весны. Но вот с севера приходит ветер и напоминает всем, что у зимы есть право повластвовать и она его никому не уступит.

Море ей вторит. Здесь, в Аренелле, море весной прозрачное и глубокое. Но зимой вода мутнеет, бурлит и морщится. В один из ясных и обманчивых январских дней 1837 года двое мужчин проходят у стен тоннары, уклоняясь от морских брызг.

— Значит, суд не вынес решение?

— Князь Кастельфорте снова выразил свое несогласие. Не хочет сдаваться, каналья!

Винченцо засовывает руки в карманы, ежится от стылого ветра, пробравшегося под пальто.

— Не хватает его доли собственности, чтобы тоннара стала моей. Даже настоятель монастыря Сан-Мартино-делле-Скале заверил меня, что продаст свою вместе со складами. И только этот проклятый Патернó не уступает.

С ним рядом идет, возможно, единственный человек, которому он доверяет, который больше чем простой служащий. Кудрявые волосы, пышные усы. Карло Джакери разводит руками, говоря:

— Как обычно, басня о наследстве для дражайшей супруги, подозреваю?

— Супруги, до которой ему никогда не было дела. Правда в том, что он не хочет унижаться перед таким торговцем, как я.

— Босяком, если быть точным. — Джакери может позволить себе подобную вольность.

— Да уж.

Они познакомились около двух лет назад, незадолго до рождения Анджелины, дочери Винченцо. Встретились во время ужина в доме герцога ди Серрадифалько. На вечере, когда немногочисленные аристократы и многочисленные буржуа оказались в тесной компании с артистами и учеными.

В Джакери его поразила стройная речь и римский акцент.

— Сегодня с появлением новых кладбищ в Риме архитектурное искусство переживает настоящий расцвет. В общем и целом мы должны благодарить Бонапарта за его идею перенести кладбища за городские стены.

— Бонапарта следует поблагодарить за многое, и прежде всего за то, что он познакомил нас с грандиозным величием античных Египта и Греции, — добавил герцог, любитель истории. — Пусть он положил целые армии, но какие культуры открыл!

Винченцо посмотрел на молодого архитектора, с воодушевлением рассуждающего о предпринимательстве и искусстве, которые могут и должны приспосабливаться к повседневной жизни, как показывает производственный опыт англичан и французов.

— Значит, вы знакомы с последними тенденциями английской и французской архитектуры, согласно которым фабрика должна быть не только производительной, но и разумно организованной? — спросил он его.

Карло Джакери энергично кивнул.

— Конечно. Я провел свою молодость между Парижем и Венецией. Много путешествовал и знаю, о чем говорю. Выстроить четыре стены, установить там оборудование, как требуют некоторые владельцы промышленных предприятий, — не значит достичь практической цели. Если строить прядильную фабрику за городом, может, сойдет и так, но в городе! Тут надо понимать, где и как она будет расположена и кто там будет работать. Фабрики становятся частью нашей жизни, и хорошо, что мы начинаем задумываться о том, как они впишутся в окружающее пространство. Для нас с братом Луиджи промышленное предприятие — здание, сочетающее в себе красоту и функциональность, и оно должно вписываться в ландшафт. Именно этим мы руководствуемся в работе.

В следующую встречу они перешли на «ты». И с тех пор продолжают дискутировать и соревноваться в остроумии. Уже месяц, как Карло, профессор гражданской архитектуры в университете Палермо, сотрудничает с Винченцо. В делах Винченцо доверяет этому человеку больше, чем кому бы то ни было, может, потому что и он родом не из Палермо. У Джакери есть доверенность, он занимается покупкой недвижимости и некоторыми другими вопросами. Но самое главное — он его друг.

Винченцо запрокидывает голову, охватывает здания жадным взглядом. Как же он любит эту тоннару?

— Хочешь знать, зачем я привел тебя сюда? — спрашивает он на ходу.

— Честно говоря, я задавался этим вопросом. Мы гуляем тут уже около получаса.

— Хочу построить виллу. — Винченцо оборачивается, показывает на стены. — Здесь.