Книга Минута до полуночи, страница 90 – Дэвид Бальдаччи

– Я вам верю.

– В самом деле?

– А разве существует причина, по которой мне не следует этого делать? – осведомилась Пайн.

– Нет, но с того самого момента, как мы встретились в Андерсонвилле, я уловил в вас некое неоднозначное отношение, – заметил Лайнберри.

– Не принимайте его на свой счет, – сказала Пайн. – Я со всеми так себя веду.

Они пили вино, устроившись на затянутых тканью плетеных креслах из ивы, которые стояли около стеклянного столика на одной из открытых террас, окружавших квартиру с трех сторон. Теплый ветерок шевелил длинные распущенные волосы Пайн. Множество крупных растений в кадках, расставленных на террасе, отмечали маленькую площадку для гольфа, предназначенную для отработки удара патт. В небе было полно самолетов, направлявшихся в Международный аэропорт Хартсфилд-Джексон, и их разноцветные огоньки мигали вдалеке, точно цепочка воздушных рождественских огней.

– Да, отсюда открывается впечатляющий вид, Джек. Вы выбрали превосходное место. – Пайн подняла бокал. – За действительно богатых и успешных, а также за симпатичного мужчину. – Она улыбнулась. – Но вы же знаете, что деньги далеко не всегда делают человека счастливым.

– Да, конечно. Все, о чем вы говорите, не имеет никакого смысла, если вам не с кем это разделить.

– Значит, вы так и не нашли своего человека?

Лайнберри снова наполнил бокалы.

– Нашел.

Пайн медленно опустила свой бокал.

– О ком вы говорите?

– Я думаю, вы знаете, Ли.

Она откинулась на спинку кресла.

– Как долго вы влюблены в мою мать?

– Просто возьмите сегодняшнюю дату и отнимите время, которое прошло с того момента, как я с ней познакомился.

– Но она была замужем, с двумя детьми.

– Вы думаете, что я впервые увидел ее в Андерсонвилле?

– Вы сами мне так сказали.

– Нет, – качая головой, возразил Лайнберри, – я никогда вам этого не говорил.

– Ну и когда вы познакомились с моими родителями?

– Сначала я встретил вашу мать. А с Тимом мы познакомились позже, когда он появился у нее.

– Погодите минутку. Вы хотите сказать, что узнали мою мать раньше, чем познакомились с отцом?

– Да.

– Где? Как?

– Я не могу вам рассказать.

– Чепуха. Вы не можете начать движение по дороге, а потом вдруг остановиться на середине.

– Будь моя воля, я бы продолжал идти по дороге, но я не могу.

– И чья это воля?

– Я не могу ответить на ваш вопрос.

– Проклятье, тогда зачем вообще вы начали этот разговор?

– Потому что вы спросили, как долго я влюблен в вашу мать. И я решил, что сейчас самый подходящий момент для ответа на ваш вопрос. На самом деле именно по этой причине я предложил вам зайти сюда после ужина.

– По какой?

– Мне может не представиться другого шанса.

– Я ничего не понимаю. Подождите… если вы знали мою мать до того, как она перебралась в Андерсонвилль, значит, вы последовали сюда за ней.

– Верно.

– Но почему?

– Из-за обязательств.

– Но как такое может быть? Какие у вас могли быть обязательства?

– Что ваша мать рассказывала вам о своем прошлом?

– Это не имеет значения, ведь все ее слова оказались ложью.

– Как вы узнали?

– Я следователь. Я все узнаю.

Пайн открыла сумочку, достала одну из круглых подставок из бара, которую подарил ей отец, и положила на стол так, чтобы Лайнберри смог ее разглядеть.

Он никак на нее не отреагировал, лишь пил вино и смотрел на город.

– А теперь вы решили замолчать? Вы сказали, что привели меня сюда, чтобы объяснить некоторые вещи.

– Нет, я не собираюсь молчать, я думаю, как лучше сформулировать объяснения. Я часто так поступаю. Это позволяет не выставлять себя глупцом.

Выражение лица и голос Пайн смягчились.

– Но чем вы сейчас рискуете?

– Каждый человек рискует, если намерен поступить именно так в какой-то момент своей жизни. И я не исключение.

Пайн поставила бокал на стол.

– И ради этого вы разводите таинственность?

– Ваша мать могла сама вам все рассказать, – неожиданно заявил он, и в его голосе появилось напряжение и одновременно жесткость. – И тот факт, что она решила сохранить тайну, не позволяет мне предать оказанное мне доверие. Я надеюсь, вы меня поймете, Ли. А если не сможете… что ж, тогда вы совсем не такой человек, как я думал.

Несколько мгновений Пайн выглядела удивленной. Потом снова взяла свой бокал с вином.

– Ладно, наверное, я способна такое понять. – Она посмотрела на подставку из бара. – Я попросила своего приятеля навести справки о «Плаще и кинжале».

– В самом деле? И что он узнал?

– Оказалось, что это вовсе не бар, а операция контрразведки.

– Нет, не совсем так.

Пайн откинулась на спинку стула и с изумлением на него посмотрела.

– Значит, вы участвовали?.. И что же тогда это было?

– Ли…

– Пожалуйста, Джек, я обязательно должна разобраться. С тех пор прошло тридцать лет. Вам не кажется, что мне пора узнать правду?

Он немного подумал, потом кивнул.

– Вы сами сказали, что вы опытный следователь, – заговорил Лайнберри. – Что же, давайте вернемся в Нью-Йорк, в середину восьмидесятых годов прошлого века. Что вам приходит в голову, когда речь идет об операции под прикрытием?

Пайн задумалась.

– К этому времени холодная война начала затихать, – сказала она. – И контрразведывательная работа скорее должна была проводиться за океаном или в округе Колумбия. – Она пристально посмотрела на Лайнберри. – Тут может быть только один ответ. Восьмидесятые? Большое Яблоко  ^[43]? Организованная преступность.

– В восемьдесят пятом лидеры всех пяти мафиозных семей, действовавших в Нью-Йорке, были приговорены по закону о деятельности коррумпированных организаций, занимающихся рэкетом, и отбывали в тюрьме наказание длительностью в столетие каждый. И это почти полностью их подорвало. Позднее, в девяносто втором, обвинения и показания Сальваторе «Быка» Гравано, ставшего первым мафиози, превратившимся в «крысу», помогли посадить Джона Готти. Но запустили процесс события восемьдесят пятого года и то, что произошло немного раньше.

– Откуда вы это знаете?