Книга Шаг из тьмы, страница 90 – Остин Марс

— А почему вы сказали, что ненавидите это? По-моему, в этом шедевре прекрасно всё.

— Картина, может, и ничего, — вздохнул министр, — её я не ненавижу. Я ненавижу позировать.

Она опустила телефон, ещё раз посмотрела на выражение лица юноши у окна, и многое вдруг стало понятно. Она начала неудержимо улыбаться, кусая губы, опять попыталась сфотографировать, но рука дрожала и камера не ловила фокус. Министр поизображал возмущение, отобрал у Веры телефон, сам сделал фото, вручил и с ненавистью уставился на портрет, бурча:

— Очень смешно. Вы просто не делали этого никогда. Приглашают именитого, как конь лучших кровей, художника, сто раз напоминают, что у нас сегодня портрет, поэтому надо сидеть дома и ждать, а перед этим две недели не драться и не падать. Художник опаздывает на четыре часа, потому что он медитировал в поисках вдохновения, но попробуй ему намекни, что это слегка неприлично. Он ведёт себя, как оперная дива, истерит и капризничает, требует каких-то дико странных вещей, вплоть до дыры в стене, чтобы свет красиво падал, переставляет всю мебель в доме, требует перешить шторы, ковёр и мундир, а потом, когда всё наконец-то так, как он хотел, оказывается, что у меня щетина успела с утра отрасти, и меня отправляют бриться. А когда я возвращаюсь, то художник уже распсиховался, два раза отказался работать в таких ужасных условиях, уехал, вернулся, заявил, что ему совесть не позволяет бросить проект на полпути, закрыл мой кабинет, потребовал отдать ему все ключи, и улёгся спать под дверью, чтобы точно быть уверенным, что туда никто не войдёт и ничего не испортит.

Вера смеялась, глядя на лицо жертвы искусства на картине, скосила глаза на министра Шена, жалким голосом прося:

— Скажите мне, что это вымышленная история?

— Нет, Вера, это история создания вот этой конкретной картины, абсолютно реальная. Её рисовали трое суток, и всё это время я не мог попасть в кабинет, а после этого пришлось ремонт делать, потому что он реально пробил в стене дыру.

Она смеялась почти до слёз, министр делал вид, что возмущён.

— И это только начало. Там же не только фон, там ещё и я. Отец меня учил, что когда тебя рисуют, нужно думать о своих достижениях и планировать будущие победы. А портрет — это несколько часов минимум, как поставили, так и стой. А любая, даже самая удобная поза, через полчаса становится неудобной. И художник просит то подбородок поднять, то плечо расслабить. Я на этом портрете психанул и недостоял, он с меня нарисовал только лицо и позу, а потом поставили другого парня моего роста, я отдал ему одежду, и с него дорисовывали. Я потом всегда так делал, я не выдерживаю. Стой не шевелись, ещё и лицо держи, ещё и в руки дадут то собаку, то знамя. А они так медленно рисуют. Я уже мысленно весь континент поработил, а он только контур набросал. Пойдёмте, хватит, — он взял умирающую от смеха Веру за локоть и потащил дальше.

Картины были, в целом, не намного круче тех, которые ей показывал Рональд, но с таким экскурсоводом она готова была бродить, не щадя гудящих ног, хоть всю ночь. Они прошли где-то треть коридора, когда министр посмотрел на часы, на Веру, и опять на часы, она спросила:

— Вам пора бежать?

— Нет, это вам пора бежать, мы ушли час назад, пропустили танец, а два подряд пропускать нельзя. У вас кто-нибудь записан?

Она задумалась, достала книжку и пролистала.

— Нет, никого.

Он тоже заглянул в её книжку, поморщился и буркнул:

— Запишите всех, с кем танцевали, а то бывает очень неудобно, когда забывают партнёров. Мужчины, теоретически, обязаны помнить, кого приглашали, но они тоже ведут записи, просто не открыто.

Вера достала карандаш и записала всех, убрала книжку, поймала недовольный взгляд министра, вопросительно подняла брови. Он сначала сделал вид, что ничего не собирался говорить, потом всё-таки не выдержал и сказал:

— Зачем вы пошли танцевать с Рональдом второй раз? Я же говорил.

Она поморщилась:

— Он спас меня от разборок с унылыми матушками, которые специально ради этого спустились со второго этажа, я не могла ему отказать.

Министр резко окаменел лицом, ровным тоном спросил:

— Матушки вас оскорбляли?

— Пытались, — беззаботно отмахнулась Вера, — но я не оскорбилась.

— По какому поводу?

— По поводу моей репутации и бесплодия.

— Я вас предупреждал, — он мрачнел всё сильнее, Вера улыбалась всё беззаботнее:

— А что я должна была делать?

— Мы можем уйти хоть сейчас.

— И как это будет выглядеть? Подтвердим слухи?

Он нахмурился ещё сильнее, помолчал и спросил чуть спокойнее:

— О чём ещё говорили?

— У вас нет записи?

— Есть, я ещё не слушал.

— Послушайте, — загадочно улыбнулась Вера, — вам понравится.

— Что там было? — он тоже начал улыбаться, Вера сделала лицо вредины и отвела глаза:

— Ничего серьёзного, так, болтовня. Но вы послушайте.

Он улыбнулся шире и кивнул, порассматривал стены, как будто собираясь с силами, наконец собрался, и с тщательно скрытым напряжением спросил:

— И как я вам теперь?

— В смысле? — она осмотрела его с ног до головы, убеждаясь, что он выглядит так же, как в начале вечера. Он невесело усмехнулся:

— Моё болото внутри, Вера, вы же всё слышали. Мой амулет доработали, и я вас спрашиваю — теперь лучше, чем было?

Она задумалась, даже глаза закрыла, чтобы сосредоточиться.

— Такое ощущение, что вас здесь нет.

— Превосходно.

«Дзынь.»

Она открыла глаза, он что-то писал в блокноте, посмотрел на Веру и спросил:

— На балконе с королём что произошло?

— Я сама не поняла, — опустила глаза Вера, — что-то очень странное. Я половины не помню, что он говорил.

«Дзынь.»

— Понятно, — он дописал и осторожно посмотрел на Веру: — Телепортироваться с Доком правда легче..?

Она мысленно добавила: "…чем со мной", он сам услышал эту ошибку интонации, стал внимательно смотреть в блокнот, Вера тихо сказала — Не таскайте меня через портал… так. Это воспринимается, как будто меня танк переехал.

— Мы опаздывали…

— Вот не надо, а?

— Вера… — он закрыл блокнот и с силой потёр лицо, медленно выдохнул и сказал: — Теперь вас будет телепортировать Док. Довольны?

— Да.

Он продолжил что-то писать, а она вспоминала свои последние несколько телепортаций, вдруг задумавшись, откуда в её кошмарах так часто замелькал дворец Кан. Во время телепортации она воспринимала всё как должное, а сразу после обычно были другие проблемы.