Книга Немножко по-другому, страница 42 – Сэнди Холл

Инга (преподаватель писательского мастерства)

Я нервничаю точно так же, как и Гейб: есть надежда, что он проглотил наживку. Понимаю, что так и есть, когда призываю группу к порядку, а он поднимает руку.

– Гейб?

– Можно я пойду первым?

– Конечно! Я ценю твой энтузиазм.

Он слабо улыбается, набирает в грудь воздуха, выходит вперед, а я занимаю боковую парту. В этом семестре у него лучше получается читать эссе перед публикой. Он уже не тот юноша, который пришел в класс осенью.

– Так, значит… – Он откашливается и смотрит на меня, вот только не пойму, что это за взгляд: «помогите» или «плохая была затея». – Здесь ровно сто слов.

– Отлично. Начинай, когда будешь готов, – говорю.

На секунду он зажмуривается и жует губу, затем широко открывает глаза и сосредоточенно смотрит на Лию.

Каждый раз, когда ее вижу, я удивляюсь как ребенок. Возле нее я хожу на цыпочках, не дыша. Бывает так, что она улыбается, когда мне это необходимо, хотя не знает, что мне это нужно. Я люблю смотреть в ее глаза, когда она о чем-нибудь задумывается. Мне нравится, как она за мной наблюдает, когда задумываюсь я. Она разговаривает с белками, словно они – ее друзья. Мне кажется, отношение к животным многое говорит о человеке, показывает его умение находить общий язык даже с таким собеседником, который ничего тебе не говорит. С тобой беседуют, хоть ты почти ничего не говоришь в ответ.

Эссе оканчивается так скоро, что я едва замечаю, были ли там прилагательные, да и, откровенно говоря, это неважно. Он так честен в своих чувствах, что я никак не могу поставить ему оценку ниже «отлично». И ведь он так хорошо описал Лию.

Я оборачиваюсь, смотрю на нее, а она, естественно, сидит, чуть вжавшись в сиденье, вся красная и улыбается. Он на нее не глядит, лишь роняет распечатку на мой стол и занимает парту в заднем ряду.

– Спасибо, Гейб, – говорю. Он кивает, но, кажется, вот-вот запаникует.

– Так, кто готов последовать такому замечательному примеру?

– А разве «изумлен» – это не прилагательное? – спрашивает Хиллари.

– Заткнись, Хиллари, – бормочет Лия, сорвав слова с моих губ. – Дальше пойду я.

Хиллари сидит ошеломленно и молча, с открытым ртом, пока Лия встает читать.

– Чтобы меня не превзошел Гейб, – говорит она, привлекая его внимание, – вот мое описание, тоже ровно в сто слов.

– Превосходно. – Я жестом приглашаю ее начинать. Чувствую, как где-то позади кипятится Хиллари, но направляю все внимание на Лию.

Стоит он так, словно не хочет, чтобы на него смотрели. Но я все равно гляжу, потому что хочу, потому что меня заставляет смотреть его поза. Если он не желает, чтобы я глядела, ему пришлось бы перестать существовать вовсе, ведь никогда не знаешь: а вдруг он почувствует, посмотрит на меня в ответ? Я хочу во что бы то ни стало встретить его взгляд.

Если упущу момент, другого может и не быть. А если иного шанса мне уже не выпадет, он ни за что не узнает, что я на него глядела. Потому что такой он человек – тот, на кого хочется смотреть.

Жду не дождусь, когда расскажу Пэм, что они проглотили наживку как миленькие. Оба меня впечатлили. Я показываю Лии большой палец, пока она вручает мне бумагу и занимает свое место.

На секунду оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Гейба. Он сгорбился над партой, скрестив руки и обняв себя, но выражение его лица бесподобно. Улыбка словно вот-вот разорвет его лицо надвое, он все моргает и качает головой.

– Хорошо, пока все замечательно. Давайте продолжим! – говорю.

Скамейка (на лужайке)

Ну почему, как только начинает теплеть, мне приходится участвовать в каждом личном разговоре? Неужели ребята никогда не разговаривают с глазу на глаз?

Но как только на меня садится этот зад, я сразу понимаю, что на этот раз я не против. Это мой любимый зад, самый лучший из всех мне известных. Мне понятно по его позе, что он кого-то ждет.

– Привет, – говорит женский голос.

– Привет, – отвечает владелец зада.

Они молчат целую минуту.

– Можно я сяду? – спрашивает девушка.

– Конечно.

А меня никто не спросил, хочу ли я, чтобы они сели.

– В общем…

– Мне понравилось твое эссе.

– И мне – твое.

Снова молчание.

– Прости за тот вечер, – говорит девушка. – Только о нем и думаю. Я пыталась придумать, как лучше об этом сказать. И если бы мне не было стыдно, то встала бы перед всей группой в аудитории и сказала бы еще тогда. Но потом я начала думать, что Хиллари будет слушать и осуждать. Просто…

– Эй, все хорошо, – отвечает он. – Я тоже хочу извиниться.

– Прости, что вела себя как дура.

– А вот и нет. Я вел себя глупее.

– Наверно, нам обоим стоит постараться не глупить. Обещаю, что заставлю тебя стать умнее, – говорит она, клятвенно поднимая руку.

– К твоему сведению: иногда я буду вести себя довольно глупо. Не обещаю, что окажешь на меня положительное влияние, как ты полагаешь.

– Ты ведь знаешь, что на самом деле я не считаю тебя глупым.

– Ну а как насчет такого, – говорит он после долгого молчания, – компромисса. Я буду глупить иногда.

– Конечно. Но ведь все порой глупят. Тебе не кажется, что я вела себя глупо, когда накинулась из-за разговоров с Хиллари?

– Не знаю, мне это показалось даже милым.

– Это ты сейчас так говоришь, но клянусь тебе: это была глупость.

– Этот разговор тоже начинает казаться глупостью.

– Ну да, есть немного.

– Мне кажется, мы слишком часто говорим слово «глупость». Придется записать его в список запретов, добавив к слову «заморочка».

Она смеется:

– Ага, но это ничего. Нет ничего страшного в том, чтобы иногда вести пустые разговоры. Они вроде… практики.

– А что, у нас на очереди большой устный экзамен?

Она ерзает на месте, чтобы сесть прямо, а он копирует ее движения. Думается мне, они долго смотрели друг на друга. По крайней мере, мне выдалось хоть несколько минут мира и покоя.

– Хватит разглядывать мое ухо, – говорит он.

– А я и не гляжу.

– Нет, глядишь.

– Ладно, вот теперь смотрю, – говорит она, косясь на его ухо. – Он совершенно невидим.

– Ничего такого, он действительно маленький, – говорит он.

– И как, помогает? – спрашивает она, придвигаясь ближе, словно ждала повода попасть в его личную зону.