Книга Крыса и Алиса, страница 23 – Алена Алтунина

— Давай пошевеливайся, у нас мало времени! — приказал Федор.

— Момент! — Настя завертелась как юла.

Собрав со стола несколько чашек и сковородку, она их куда-то унесла. Остальное содержимое смела в старую скатерть, добавив туда разбросанные по комнате бумажки, окурки и прочий мусор, завязала ее узлом и снова вышла, вернулась уже с веником, ведром воды и тряпками. Настя подмела, вытерла пыль, очистила стол, свернула свою постель и быстро вымыла пол. В общем, минут через двадцать эта комната стала вполне жилой, если не обращать внимания на убогую обстановку.

Настя принесла жареную картошку: сковородка была чистой, а от картошки исходил съедобный и вкусный запах.

— Молодец! — похвалил Федор. — Шустрая!

— Ну так!

Федор достал продукты.

— Нож! — велел он.

— Ща! — Настя метнулась в другую комнату и вернулась с ножом, тарелками, чашками и ложками. — Дай я! — оттеснив Федора, женщина принялась нарезать сыр, хлеб и колбасу. Делала она это ловко и быстро. Нарезанное сложила в тарелки и сервировала стол разномастной посудой. — Картоху сами возьмете? — спросила она.

— Да, спасибо! — отозвалась я. Мне понравилась ее расторопность.

Мы сели за стол, Федор достал водку.

— Пить будешь? — спросил он Настю.

Ее ответ поверг нас в шок:

— Я не пью, — сообщила она.

— Да ладно! В доме такой смрад стоит — кто тебе поверит?!

— Так это батя бухает беспробудно, вон и вчера гульбанил. Сами видели, что творилось.

— Настя, кому ты заливаешь? Ты свое лицо в зеркале видела?

— Так это аллергия на птиц.

Федор расхохотался.

— Мать ну ты совсем! Лучше ничего не придумала? Скажи еще, на кузнечиков!

— Я не вру. Я на «птичке» работала, то есть на птицефабрике. Четыре дня назад уволилась, потому что уже совсем житья от ее запаха не стало. Глаза слезятся, с носа течет, в горле першит. Как теперь с батей жить будем — не представляю! Там хоть и маленькая зарплата была, но иногда курами снабжали. Я, правда, их не то что есть — видеть не могу! А бате — за счастье.

Кажется, Федор поверил.

— Почему лекарство не купишь?

— Лекарство денег стоит! Я теперь так шиковать не могу. Ничего, через неделю само пройдет. Вы к нам зачем пожаловали? — проявила Настя любопытство.

— По делу.

— Помогем, чем смогем, — улыбнулась она.

— Соседей своих помнишь?

— Которых? — уточнила Настя.

— Костровых.

— А то!

— Давай, поешь и расскажи, что знаешь!

— Угу, — она уже уплетала за обе щеки.

Я взяла кусочек колбаски и хлеб. Федор, не стесняясь, положил себе картошки.

— Вкусно, — сказал он, — попробуй, Алиса!

— Вилки нет, — заметила я.

— Вилок у меня отродясь не было, пардон! — с насмешкой сказала Настя.

— Ладно, — согласилась я и взяла ложкой немного картошки с тарелки Федора. — У-у, правда вкусно! — искренне похвалила я и положила себе побольше из сковородки. Это примирило меня с Настей.

— Алиса, какое красивое имя, — мечтательно произнесла она.

— Анастасия — тоже замечательное, — ответила я комплиментом.

— А толку-то?!

— Ладно, Настя, расскажи о Костровых, — перебил нас Федор.

— Да что тут расскажешь?! Не повезло им. Родаки сгорели, а детей в детдом забрали.

— Что ты о них можешь рассказать? Особенно о Кэт, то есть Екатерине Костровой.

— Катька хорошая была девчонка. Она иногда меня от моих предков прятала. Мои часто ругались до мордобоя. Я маленькая была, боялась. Она меня к себе брала. Только у них дома тоже не сладко было. Мамаша ее совсем спилась, тряслась вся. Муж ейный бил ее, синяки никогда у ней не сходили. Подлый он был, гад! Катька Машку, сестру свою, любила до умопомрачения. Где что вкусное урвет или одежонку какую хорошую — все Машке несла.

— Сколько вам лет было, когда их в детский дом забрали? — спросил Федор.

— Так, щас посчитаю. Мне — шесть, Катька где-то на восемь лет старше, значит, ей около четырнадцати, а Машке, стало быть, четыре — хорошо помню, что она ровно на десять лет младше Катьки была.

— Значит, тебе сейчас двадцать шесть? — не сдержалась я.

— Да! А что?

Я тактично промолчала.

— Почему ты говоришь, что отец Катерины был подлый?

— Он все время щипался исподтишка. Даже меня щипал, а Катьке так совсем проходу не давал.

— Как это? — спросила я.

— Ну, преградит ей дорогу и говорит: иди сюда, моя девочка, посмотри на папу! Возьмет за подбородок и заставляет смотреть ему в глаза. Потом шлепнет по попе или ущипнет. Говорит: позже поговорим!

— Ничего себе! Ты сейчас уже взрослая. Как думаешь, что бы это значило? — спросил Федор.

— Думаю, приставал он к ней, — высказалась Настя.

— Отец?! — возмутилась я.

— Так он ей и не отец был, а отчим. Опарыш вонючий! Я не помню, как они раньше жили до него. Но, сдается мне, он мать Катькину окончательно споил. Она такая страшная была, вы бы видели!

— А как же органы опеки, участковый? — не унималась я.

— Ой, не смешите меня! Весь поселок так живет. С кого начинать?

— Мы заметили, что многие пьют, — высказалась я.

— Что еще делать?

— Может, работать? — предложила я. Я себя без работы вообще не представляла.

— Где? Мужики на бетонке работают. Но она тоже не резиновая. Кто в Москве подрабатывает, но там наших не очень-то жалуют. Рылом не вышли. Тетки — все на птицефабрике. Я тоже там почти десять лет проработала. Знаете, какая там зарплата?

Мы мотнули головами.

— Хм, аж восемь тысяч рублей! — развеселилась Настя. — Мне этих денег хватало, чтобы за свет заплатить, газовый баллон да мешок картошки купить, еще кое-какие продукты и в секонд-хенде прибарахлиться. Но теперь я и там не могу работать. Вот скоро картошка кончится, тогда хоть по миру иди или помирай. Батю жалко, он без меня совсем пропадет. Уж шибко пьющий.

— Так может, подучиться где, профессию какую получить? — предположила я, рискуя навлечь на себя гнев хозяйки.

Она не рассердилась, а посмотрела на меня с сожалением.

— Кто бы отказался?! А денег где взять? Чтобы в Москву ездить, начальный капитал нужен, — пошутила она и улыбнулась. Неожиданно у Насти оказалась очень приятная улыбка, ровные зубы, а опухшие глаза лукаво заискрились.