Онлайн книга «Третье лицо»
|
– Врешь, что квартира не твоя, – сказала Маша еще тише. – Господи! Сейчас. Костя сбегал в другую комнату, принес прозрачную папочку с документами. Копия свидетельства о праве собственности на квартиру такой-то площади по такому-то адресу на имя Костиного приятеля. Договор о сдаче квартиры в безвозмездную аренду с обязанностью оплачивать коммунальные услуги. Ну и квитанции за эти самые услуги. Маша внимательно посмотрела бумаги, сложила их назад в папку и криво улыбнулась: – Да, Костенька. Обманул ты меня. Встала и пошла к двери. Пошла легким, но бесповоротным шагом, так что догонять ее, хватать за рукав, поворачивать к себе, обнимать-целовать-уговаривать не имело никакого смысла, и Костя это осознал, понял и почувствовал. Всем собою. – Я не обманывал! – только и смог крикнуть он вслед. – Я не говорил, что квартира моя! – Спасибо, что не залетела! – засмеялась Маша и вышла вон. В дверях, не оборачиваясь, громко сказала: – Ты мне больше не звони. Захлопнула дверь. * * * Костя не успел тяжело вздохнуть, заорать, выругаться, заплакать, стукнуть кулаком по столу, брякнуться на диван, выпить стакан водки – ничего не успел, потому что вдруг зазвонил, вернее заиграл, мобильник. Особым сигналом. Моцарт, «Маленькая ночная серенада». Это звонила Луиза. Она сегодня вернулась из Африки. Была в прекрасном настроении. У нее, как всегда, был полный порядок. Любит, скучает, целует, ждет. Костя вспомнил, что у них свадьба в ноябре. «Как в кино! – подумал он. – Хеппи-энд!» Вас когда-нибудь разыгрывали? задыхаясь, я крикнула: «шутка все, что было!» – спросил меня один сценарист. Смешно вспомнить: мне раза три или четыре предлагали нечто, так сказать, «на грани розыгрыша». * * * Ну вот, например. Мне восемнадцать или двадцать лет, мне страшно нравится девушка, очень красивая, «лучше меня» во всех отношениях – модная, гордая, даже надменная, недаром говорят, что из высших сфер, – и мне вдруг приятель этак попросту: «Слушай, такое дело, Ленку М. знаешь? Я с ее сестрой дружу… Она, эта Ленка, в тебя по уши втрескалась. Уже три недели сама не своя. Мне всю башку продолбила. Что он, как он, есть ли у него девушка. Сегодня вечером приходи ко мне, она меня попросила, чтоб я вас познакомил…» Или мне вдруг радостно сообщают, что некий знаменитый режиссер хочет прочитать мою пьесу. «Он сегодня будет на такой-то премьере, ты уж сам достань билет или пропуск, не маленький! Ты к нему в антракте подходи, говори: “Здравствуйте, я Денис Драгунский, мне Сережа Сергеев сказал, что вы интересуетесь моей пьесой…” – и прямо передай ему рукопись». Или – что где-то в таганских переулках, вот адрес, это коммуналка, комната сразу налево, там один такой алкаш получил в наследство библиотеку своего дяди, распродает за копейки, там Гумилев, ранний Пастернак, русская философия типа Бердяева, Шестова, Соловьева и все такое, буквально рубль книжка… Но все это, все три ситуации были настолько ненатурально прекрасны, что я радостно говорил: «Да-да, спасибо, конечно!» – и не приходил. И до сих пор не знаю, розыгрыши это были или на самом деле девушка влюблялась, режиссер интересовался и редкие книги продавались задешево. * * * Однажды моему папе позвонил молодой писатель Геннадий Снегирев, автор детских книг о животных. Ну как – молодой? Младше моего папы ровно на двадцать лет. Дело было примерно в 1963 году. Моему папе пятьдесят, Снегиреву тридцать. Так что мой папа звал его Гена, а он папу – дядя Витя. А мне было вовсе двенадцать лет. Вот однажды он звонит папе, и папа мне говорит: поедем в гости к Гене Снегиреву. Ему прислали из Средней Азии какую-то потрясающую закуску, в смысле еду. Деликатес. Никто, говорит, в Москве такого не пробовал. Папа купил водки и еще кого-то с собой пригласил. Приезжаем. Пустая, совершенно пустая комната. Намусорено. Кровать, какой-то стол. Очень неуютно. И довольно противный запах – как будто кошками, но не совсем. Мы все расселись на табуреты вокруг стола – нас было всего человек пять, наверное. Гена, мы с папой и еще двое, не помню кто. Кажется, какие-то художники. Достали из сумок водку. Папа спрашивает: – Гена! Где же твои деликатесы? – Сейчас, дядя Витя! Лезет под кровать и достает оттуда клетку, а в ней копошатся и прыгают какие-то мелкие зверюшки. Вроде мышей, но пушистые и без хвостов. – Что это?! – Сирийские золотистые хомячки! – говорит Гена. Тогда в Москве еще почти не было хомячков, мы просто не знали, что это такое, где их берут и, как говорится, «с чем их едят». – А что, их едят? – Я даже испугался. – Еще как! – Гена запустил руку в клетку, достал одного, зажал его в кулаке и произнес, клацая зубами: – Ну, вы наливайте! – Прекрати! – сказал папа. – Отпусти зверя! – Тогда нужна закуска, – серьезно ответил Гена. Папа достал деньги и послал меня за хлебом, колбасой и огурцами. В общем, молодому писателю просто хотелось выпить. Но мы на него не обиделись, тем более я: мне было очень интересно. Снегирев хотел мне подарить хомяка, но я все-таки отказался. * * * Безобидных розыгрышей, в которых я сам участвовал, помню два. Первый – вот такой. Были у меня друзья, братья-близнецы. Один художник, другой врач. И вот однажды мы с компанией завалились в гости к одной даме, которая очень давно, лет пятнадцать назад, училась в художественной школе вместе с тем из близнецов, который стал художником. С тех пор они не встречались. А мы взяли с собой того, который стал врачом, и внутренне хохотали, когда хозяйка, наморщив лоб, говорила: – Колька, признайся, что у тебя не так? – У меня все супер, – говорил он. – Давай лучше выпьем еще. – Верю, верю! – взмахивала она рукой. – Но какой- то ты не такой… – В смысле? – Какой-то усталый, расстроенный… Нет? – Нет, что ты! – Ну ладно, – вздыхала она, продолжая в него вглядываться. Но так ничего и не поняла. И мы ей ничего не рассказали. Развлекли сами себя; глупое какое-то приключение. Второй розыгрыш вполне традиционный, несколько раз так было: знакомя двух пожилых людей, мы каждому успевали шепнуть, что его визави туговат на ухо и говорить с ним надо громче и яснее. И забавлялись, глядя, как они очень громко и нарочито отчетливо, скандируя слова, разговаривают друг с другом. |