Онлайн книга «Большая книга ужасов — 70»
|
– Рассказывай, – зевнула она. – Кошмары у меня уже есть, вряд ли будут хуже. – Там палата. В самом конце коридора, ты помнишь, там несколько палат без номеров? Я, когда залез, оказался в крайней. – И что? Светка закуталась в одеяло. – Там что-то вроде склада. Или кладовки. – Со скелетами? – спросила Светка невесело. – С игрушками. Со старыми. Там много игрушек, половина палаты забита. – Хорошо, игрушки. Что не так с игрушками? – Они одинаковые, – ответил я. – Нескольких видов. А ещё они… Светка почесала подбородок. – Это игрушки… – Я поняла, – перебила Светка. – Я поняла чьи. Понятливая. – И что ты по этому поводу думаешь? – Возможно, эпидемия, – предположил я. – Скарлатина или ещё что. – Ты сам себя слышишь? – спросила Светка. – Ты говоришь, в той палате динозавры пластмассовые! Какая скарлатина?! Скарлатину сто лет назад победили. – Ну, не скарлатина, другая инфекция. Мало ли инфекций? Могла быть вспышка… – Вспышка? – Вспышка, – подтвердил я. – Местное начальство хотело оставить в тайне этот неприятный инцидент, со всего района свезли пациентов сюда, в эту больницу, а когда… Я сбился. – Что «когда»? – тут же уточнила Светка. – Про бумажных журавликов слышала? – спросил я. – Не… – Когда разбомбили Хиросиму, там много людей погибло сразу. А многие получили мощный лучевой удар – и умирали уже потом, через годы. И одна девочка, которая как раз умирала от лейкемии, узнала легенду – что если смастерить тысячу бумажных журавликов, то можно загадать желание. Вот она их и собирала. – И что? – Она успела собрать только шестьсот с чем-то. Умерла, конечно. Некоторое время мы молчали, слышали только топоры. Топоры. – Здесь могло быть то же самое, – сказал я. – Люди могли приносить к больнице любимые игрушки детей в надежде, что они выздоровеют. – То есть эти игрушки в кладовке… – кивнула Светка. – Это игрушки тех, кто не выздоровел. Куда их девать? Живым раздать – неправильно. На свалку выкинуть – как-то не по-человечески. Вот их и отправили в кладовку. – У тебя, братик, на всё есть объяснения, – заметила Светка. – А как тогда это объяснить? – Не знаю. Но невесело как-то. Они и мне мишек дарят… Светка поморщилась. – Дарят. Может, как раз после этого случая традиция возникла. – Зачем? Мы что, тоже заражены? То есть я заражена? Может, я болею? Светка почесала запястье. – И чем, интересно? – Голос у нее нервно дрогнул. – Чем? Лепрозорий «Ватку». Хорошо-то как. – Да ничем, – ответил я. – Ничем ты не заражена, успокойся. Если бы ты была заражена, то ты бы под охраной сидела, а не по городу разгуливала. Ничем ты не заражена, всё нормально. Светка повернулась на бок, лицом к стенке. – А днём? – спросила она. – Я же видела, ты что-то нашёл в том доме. – Я туалет искал… – И заблудился, – перебила Светка. – Обычное дело. – Да, обычное. Заблудился, спустился в подвал – гляжу, а там… Кладовка. Я заглянул, конечно, а в этой комнате всякие принадлежности для рисования… – И картины. – Проницательная Светка. – Там наверняка были какие-то картины, да? Художник ведь должен был что-то рисовать… Он рисовал? – Рисовал. Светка вздохнула. – Он разное рисовал, – сказал я. – Смешные такие рисунки, про муравьёв, которые сахар делят… – Он рисовал «Пир», – сказала Светка. Я промолчал. – Правильно, – сказала она. – Он рисовал «Пир». Любой художник будет здесь рисовать «Пир». Я не художник, а мне тоже хочется… Почему? – Очень выразительная картина, – объяснил я. – Висит в музее, родители ею пугают детей. Если бы я такую пакость в детстве увидел, я бы, наверное, запомнил. И рисовал. Про красный солнечный зайчик я рассказывать не стал. Не пугать чтобы. – Отлично, – усмехнулась Светка. – Целый город тех, у кого в голове картина «Пир». И мы застряли в этом городе. Сейчас умру от оптимизма. – Наверное, есть кто-то, кто в музей не ходил, – предположил я. – Ты думаешь? – Да. По-другому не бывает. Всегда есть тот, кто не ходит в музей, всегда есть тот, кто ходит поперёк. – Ты заранее для этого городка объяснений напридумывал? – Нет, просто я… пытаюсь смотреть на события логически. – Логически… – Да, логически. А у тебя какие объяснения? Есть? Светка промолчала. – Вот видишь. Критиковать все готовы. А ответить… – С ними что-то случилось, – сказала Светка. – Со всеми этими детьми, после которых остались только игрушки. Только никакая не скарлатина, скарлатина тут ни при чём. Да уж, скарлатина тут ни при чём. – С тем, кто рисовал, тоже что-то плохое… Ты говоришь, он стал рисовать «Пир»? – Да. – Бедняга. – Не повезло, – согласился я. – Думаю, что это был сын Лисина. – Сын местного олигарха увлекается живописью? – усомнилась Светка. – Нормально. Каждый уважающий себя гангстер мечтает, чтобы его дочь стала балериной, а сын микробиологом. Вот и Лисин. Хотел, чтобы его сын стал художником. Но что-то пошло не так. – Эпидемия… – Эпидемия. – Интересная эпидемия. Выбивает только детей. – Таких полно, – сказал я. – Та же скарлатина. Или свинка. Или полиомиелит. Если здесь приключилась какая-нибудь острая форма, всё могло закончиться плачевно. – Ах, Марсик-Марсик, из тебя получится прекрасный разоблачитель чудес. Тебе в комиссию по борьбе со лженаукой надо, а не… Светка замолчала. А я не стал спорить, в комиссию я бы записался. Ненавижу чудеса. – Да, точно, разоблачитель… Такие, как ты, всегда видят силиконовые нити на пальцах телекинетиков. Слушай, Маркус, а ты заметил, что чудеса обычно добрые, а? Если чудо – то всегда в сиянии и в гирляндах. А если чудо злое, то это уже не чудо, а… Чрезвычайная ситуация. Экологическая катастрофа, стихийное бедствие… Раньше с этим легко было, саранча налетела, пожрала посевы, или чума набубонилась, так народ не ломал себе голову, шёл в ближайший овраг к ближайшей ведьме и палил её на костре. А сейчас вызывают спасателей. А уж если с экономикой беда, то отцы-инквизиторы быстренько всё наладят – на костёр сорок тысяч ведьм, и ещё дым не успел развеяться, как Возрождение уже наступило. |