Книга Восьмая личность, страница 61 – Максин Мей-Фан Чан

«Красотаааа», — восхищается Долли, когда я тянусь вверх, чтобы надеть шпиль. Она держит палочку с пятиконечной звездой, на спине — крылья из мишуры.

— Я хочу, чтобы ты сегодня вечером сделала над собой усилие, — говорит Анна, вытирая ладони о фартук. — А если ты будешь в настроении присоединиться к нам — скажи им, чтобы и они сделали над собой усилие.

— Ничего не могу обещать, — говорю я, расправляя юбку под елкой, — но мы постараемся.

Анна теребит подол фартука с вышитым на нем крестиком остролистом.

— Постарайтесь, — говорит она, — потому что он мне и в самом деле нравится.

Рей, как я выяснила, работает по телевизорам. В том смысле, что он их продает: высокотехнологичные и сложные системы с объемным звуком. Вероятно, они с Анной познакомились на обеде. Случайная встреча в лифте для персонала, которая побудила Рея на следующий день прийти за флаконом приторных духов якобы для своей «тетушки».

«Я знаю один классный итальянский ресторанчик, — сказал он, топчась на месте, — и хотел бы узнать, а не согласились бы вы…»

«Да, — с излишним энтузиазмом ответила Анна. — Я бы с удовольствием поужинала с вами».

После этого, рассказывала она мне, в отделе парфюмерии стало чуть-чуть теплее.

О Рее мне известно следующее.

Фамилия: Гомер (как у легендарного автора и как имя у лысого желтого парня. Черт!).

Возраст: 56 лет.

Работает на четвертом этаже, в отделе бытовой техники.

Любит спагетти карбонара.

Недавно расстался с женой (подслушала в телефоне).

Оставляет слюнявые послания, вместо точек ставит сердечки (жуть!).

Детей нет (тоже подслушала в телефоне).

Добрый (сделал мне мегаскидку на новый фотоаппарат).

Анне он нравится.

— Помоги мне на кухне, — говорит Анна.

Я иду за ее покачивающимися бедрами и вхожу в ароматное облако говядины по-веллингтонски и свежего хрена. Печеная картошка и разноцветные овощи, обмазанные медом, покоятся в фольге, а персиковый коблер остывает у открытого окна. Анна вытирает лоб над выщипанными бровями: она весь день измельчала и нарезала, в то время как я валялась в кровати, ради чего Онир сказалась больной, сославшись на простуду. Предпочитая не признавать правду о моих запястьях, я солгала, будто у меня температура.

«Возьми отгул, — сказал Джек между довольными причмокиваниями, я слышала на заднем фоне шуршание пакета. — Приходи в понедельник».

«Ладно, спасибо, — сказала я, кашляя, — до понедельника».

— Помешай хрен, — инструктирует меня Анна, указывая пальцем со свежим французским маникюром на сковороду.

Натянув рукава так, чтобы они закрывали запястья, я мешаю. У меня нет желания признаваться себе или Анне в жутких событиях выходных.

— Помееедленнее, — говорит она, забирая ложку, — вот так.

Я делаю, как сказано, и мешаю. Мееедленно.

Она обнимает меня, стоя за спиной. Она прижимается ртом к основанию моей шеи, как мама-кошка, собирающаяся взять котенка за шкирку.

— Спасибо, — шепчет она.

Я даю Анне понять, что ценю ее усилия. Все это являет собой разительный контраст с тем временем, когда мой отец ушел и надобность в семейных ужинах отпала. Экзотический тажин уступил место салатам, сделанным на скорую руку. Я понимала почему. Она злилась. И страдала от боли. Поэтому я старалась быть как можно более незаметной, после школы ела вне дома, обычно у Эллы или в клубах. Везде, куда пускали несовершеннолетних попрошаек.

Стук в дверь.

— Иди открой, — приказывает Анна, снимая с себя фартук. — И не забудь поблагодарить его.

— За что?

— За фотоаппарат!

Я иду к входной двери и отпираю замок.

— Здравствуйте, проходите. — Я раздвигаю губы в сияющей съемной улыбке.

Рей взволнован. Подозреваю, знакомство с падчерицей своей пассии его нервирует.

Я вижу, что его черные волосы стали жесткими от холода, на его руках — толстые серые варежки. На мой взгляд, странно, что взрослый мужчина носит варежки.

«Мужчина-ребенок», — говорит Раннер.

На секунду я задаюсь вопросом, а не протянута ли у него через рукава тесемка, чтобы не потерять варежки, и не пришита ли к воротнику бирка с именем.

С все с той же съемной улыбкой я принимаю у него пальто и вешаю на крючок в передней, тайком проверяя, нет ли там тесемки и бирки.

«И все равно он мужчина-ребенок, — хмыкает Раннер, когда я не нахожу ни того, ни другого. — Взгляни на кроссовки!»

— На улице холодно, — говорит Рей, пихая мне букет розовых роз так резко, что цветы ударяются о мою плоскую грудь. — Надеюсь, они ваши любимые.

Тронутая, Долли выпрыгивает на Свет и обнимает Рея.

— Спасибо, — говорит она, сжимая его. — Они прекрасны. Ой, и еще спасибо за фотоаппарат.

Анна бросается на помощь Рею и отдирает от него Долли.

— Проходи-проходи, — скороговоркой говорит она, закрывая дверь, о которой я совсем забыла.

Рей вытирает ноги.

— Ты потрясающе выглядишь, — говорит он, разглядывая Анну.

На ней черное облегающее платье, ее талию обхватывает тоненький ремешок из змеиной кожи. Пряди светлых вьющихся волос красиво обрамляют лицо. Губы и щеки подкрашены розовым. Каблуки подчеркивают изящество обтянутых чулками щиколоток.

— Спасибо, — говорит она, целуя его в губы, — ты тоже отлично выглядишь.

Я отвожу взгляд.

Долли хихикает.

Онир опускает глаза и поводит соблазнительным плечиком.

Раннер зорко наблюдает, ее губы раздраженно искривлены, а Паскуды выпучили красные глаза. Под их черными капюшонами царит настороженная тишина, она заставляет меня зябко ежиться, несмотря на то что в помещении тепло.

— Поставлю цветы в вазу, — говорю я, отправляя Долли обратно в Тело.

— Она под мойкой, — напоминает Анна.

Раннер отдает честь и щелкает каблуками.

«Рей похож на огромный идеальный персик!» — говорит Долли, сидя на краю Гнезда, свесив ноги.

Анна занимается ужином, а мы с Реем устраиваемся за столом в столовой. Белая хлопчатобумажная скатерть, мятая из-за того, что ее пересушили, закрывает накопившиеся за долгие годы царапины и следы от воды на столешнице.

Мы по очереди проявляем вежливость, задавая однообразные вопросы о рождественских праздниках, о работе и о том, чем занимались весь день.

«Валялась в кровати, притворялась больной», — с презрительным фырканьем говорит Раннер.