Онлайн книга «Трон Знания. Книга 2»
|
Хлыст уже несколько дней не ел и почти не пил. Он столько раз боролся со смертью, что лютая жажда жизни иссушила его изнутри. Он устал цепляться за жизнь. Сдохнет он сегодня или через неделю, загнётся в муках или уснёт вечным сном в глухой степи, скинут его труп в общую могилу или бросят на съедение шакалам — ему всё равно. В голове было чисто и пусто, тело казалось лёгким, воздушным. Перед правым глазом клубился туман, левый и вовсе не видел. Шкрябнула задвижка, сизый полумрак коридора всосал дверную плиту. Хлыст не шевельнулся. В лазаретах никого насильно не кормят, излишне шумных и буйных санитары заталкивают в петлю, лекари приходят, чтобы констатировать смерть. Значит, его поведут на работу… — Встать! Хлыст упёрся руками в матрас, с трудом поднялся. Возле койки грохнули о пол резиновые боты. — Надевай! Хлыст всунул ноги в ботинки, поджал пальцы. — На выход! Хлыст повернулся лицом к хозяину чугунного голоса и вытаращил единственный зрячий глаз. Под лампочкой стоял мощный человек, одетый в странный костюм с обтягивающим голову капюшоном. Рот и нос спрятаны под маской (такие же маски носят надзиратели в каменоломнях). На глазах большие очки с прилегающими к коже резиновыми ободками. Тюремщик, похожий на лупатую жабу, был покрыт слоем белого порошка, и только серёдка стёкол чистая, будто протёртая пальцем. Пошатываясь, Хлыст вышел в узкий, еле освещённый коридор. С одного боку — каменная стена, с другого — двери, двери, двери… Кто-то кашляет до рвоты, кто-то дышит, словно в свисток дует. — Пошёл! — И в спину тычок. Скользя плечом по шершавой стене, Хлыст двинулся к завешанному белой тряпкой проёму в конце коридора. Чем ближе подходил, тем сильнее вжимался плечом в камень. Это не тряпка, это молочная пелена, сквозь которую еле пробивается свет. Переступил порог — за спиной хлопнула дверь, — прищурился одним глазом, прижал ладонь к носу. В воздухе парила белая пыль с зелёным отливом. Сквозь неё просматривались какие-то сооружения, рельсы, вагонетки. Мелькали тени, в которых угадывались надзиратели и скрюченные братки. Дальше пелена темнела — нет, воздух оставался белым, но там было темно, и оттуда доносился гул, знобящий под ногами землю. — Пошёл! Хлыст брёл, прижимая ладонь к носу и разглядывая зеленовато-молочную кашицу под ботами. Его втолкнули в деревянную клетку, надзиратель опустил до пола решётку, клеть дёрнулась и поползла вверх. Вцепившись в перекладины, Хлыст запрокинул голову. На лицо оседала водяная пыль, дышать стало легче. Вдруг воздух сделался прозрачным, свет — ярким. Хлыст зажмурил глаз. Клеть вновь дёрнулась и замерла. Огромный котлован окружали устройства с баками, трубами и шлангами. В сторону дыры в земле из устройств вылетал пар — настолько искрошена была вода. Наверное, поэтому порошок из глубины не мог подняться на поверхность. Вокруг котлована теснились знакомые постройки — вытянутые бараки из почерневших досок. Окошки-глазницы затянуты решётками. Приступки перед дверями сточены башмаками. Между бараками затесалась умывальня: низкое строение, крытое оцинкованными листами. Под плоской крышей зияли пустые узкие проёмы — вентиляция. Летом в умывальне жарко, зимой в бочках вода берётся льдом, и долгие зимние месяцы братва обдирает с себя грязь ногтями. Возле умывальни на верёвке трепыхались сотни продолговатых тряпочек с завязками (маски для искупленцев). На краю площадки для утренних и вечерних перекличек возвышалось здание для надзирателей и начальства: каменное, добротное. На крыше фонари, направленные на искупительное поселение. Если ночью на фонарь глянешь — несколько дней ходишь слепой. По периметру поселения в три ряда натянута проволока, на цепях бегают шакалы: худющие, голодные. Таким в зубы попадёшь — костей не останется. А вот и лазарет, от барака отличается крестом, намалёванным на двери красной краской. Хлыст посмотрел на пугающий размером котлован. Он был не в лазарете! Он находился в отказном боксе! В них учат покорности непокорных. Если браток ума не набирается — «в отказ уходит»: ни еды, ни воды, ни помойного ведра. И сдыхает он в собственном дерьме с прилипшим к нёбу языком. В спину тычок. — Пошёл! Хлыст оглянулся. Надзиратель снял маску и очки, стянул с головы капюшон. Молоденький, конопатый, вздёрнутый нос, а глаза, как у того самого шакала, что, натянув цепь, таращится, и слюна из пасти в два ручья. В умывальне воняло плесенью. Один мужик, в исподних штанах, драил щёткой пол. Второй, голый, склоняясь над тазом, стирал маски. Оба, с выпирающими из тела рёбрами, повернули обритые головы на звук шагов. У полотёра на виске шишка с детский кулак; на шишке кожа прозрачная как стекло, а под ней белое мясо. Лицо прачки усыпано засохшими бородавками. Глянули мужики на Хлыста и вновь принялись за работу. Откуда-то взялся брадобрей. Усадив Хлыста на скамью, побрил, постриг (не обрил налысо!). Стянул с Хлыста одежду, бросил ему на колени обмылок: — Мойся, как перед смертью. — И исчез. Хлыст набрал в таз воды из бочки. Долго елозил истрёпанной мочалкой по груди, изуродованной жгутами рубцов. Полотёр отложил щётку, вытер о подштанники руки: — Давай помогу. — Забрал у Хлыста мочалку и принялся выдраивать ему спину. — Болит? — Уже нет, — ответил Хлыст, упираясь ладонями в склизкую стену. — Где тебя так? — Там меня уже нет. — А с глазом что? — Не знаю. — Пошатнувшись, Хлыст сел на скамью. — Где я? Полотёр бросил мочало в таз: — В искупилке. — Это я понял. Что под землёй? — Асбестовая фабрика, — сказал браток и вновь опустился на четвереньки; под железной щёткой застонали каменные плиты. Прачка отжал маски, перекинул тряпицы через плечо: — Асбест — это камень. — Слышал, — буркнул Хлыст. — А в нём волокно. Втыкается в кожу, в горло, в лёгкие, и растёт как репа в грядке. Хлыст метнул недоверчивый взгляд. — Не веришь? — Прачка приблизил морду к глазу Хлыста. — Смотри. Это не бородавки. Смотри, смотри. Внутри зелёные точки. Видишь? Думаешь, гной? Не, не гной! А у него, думаешь, шишка? Не-а… Асбест. А хочешь, я тебе задницу покажу. Растёт там что-то. Глянешь? — Отвали! — Отвалю. — Мужик почесал облезшие яйца. — А ты шибко не взлетай, братва быстро опустит. Хлыст взял со скамьи арестантскую робу — чёрную, в оранжевую полоску. — Э не! Эт моё! — крикнул полотёр. Хлыст вышел из умывальни, подбоченился: — Эй! Вертухай! Мне голышом помирать? Дай хоть штаны, не то черти от зависти сдохнут. |